— Пожар! Черт возьми, да проснитесьже хоть кто-нибудь! — заорал он.
Наконец, он заметил, что в доме на Корнелия-стрит зажегся свет. Он продолжал орать, но спальня к этому времени уже начала заполняться дымом. Он оглянулся. Краска на двери растрескалась от жара. Должно быть, пламя уже поднималось по лестничной клетке.
Он услышал, как чей-то голос крикнул:
— Мы сообщим в пожарную охрану!
Выглянув в окно, он увидел мужчину в пижаме, стоявшего во дворе дома на Корнелия-стрит. В других домах тоже стали зажигаться огни по мере того, как просыпались соседи. Издалека он услышал резкий металлический звук пожарного колокола.
Он схватил стул и вышиб целиком все окно. Затем влез на подоконник и, сосредоточившись взглядом на дереве, до предела напряг свое тело.
— Не прыгайте, — закричал сосед. — Пожарные уже едут.
Именно в этот момент звук рухнувших балок потряс весь дом. Обвалился второй этаж. Дверь спальни уже была объята пламенем. Марко, стоя босиком в пижаме на подоконнике, посмотрел на разгорающееся за его спиной пламя.
«Где эти чертовы пожарные?», —пронеслось у него в голове.
Он вновь посмотрел на сук дерева. Большая часть кроны опала, образовав желтый ковер у подножья дерева. Но листья не спасут его, если он промахнется.
Теперь до него стали долетать голоса пожарных, подъехавших к фасаду дома.
— Скажите им, что я сзади, — крикнул он соседу.
Через горевшую дверь огонь проник в комнату, и до него стали долетать отдельные искры. Сбивая с себя пламя, он чуть не потерял равновесие.
— Мы принесем сетку, чтобы вы могли спрыгнуть, — крикнул один из пожарных снизу.
— Поторопитесь, ради Христа!
Жар стал нестерпимым. Комната настолько заполнилась дымом, что он стал задыхаться даже на подоконнике. Кашляя, хватая ртом воздух, он решил, что больше не может ждать, пока натянут сетку.
И он прыгнул.
ГЛАВА СОРОК ТРЕТЬЯ
Пожар и прыжок Марко на следующий день появились на первых страницах газет. А в преддверии выборов это не только превратило его в национального героя всей итальянской общины, но и прославило на весь город. В интервью репортерам он заявил, что это был не просто пожар, а поджог, хорошо рассчитанная попытка убрать его с дороги до выборов. Хотя он был чрезвычайно осторожен с упоминанием имен, репортеры в своих сообщениях ясно намекали на то, что покушение было совершено ирландцами, поддерживавшими Райана. И читающая публика Нью-Йорка, всегда внимательная к политическим махинациям, поставила коллективное клеймо на способы действий политических деятелей.
«Мистер Санторелли имел мужество выступить против коррупции в Гринвич Виллидж, — констатировала «Таймс». — Если политик-кандидат рискует своей жизнью из-за своих высказываний, значит демократическим процессам в нашем городе угрожает смертельная опасность». Отец Доменик из церкви св. Антония был настолько потрясен случившимся, что написал специальную проповедь, осуждавшую ирландскую общину и восхвалявшую Марко.
Кейзи О'Доннелл читал газеты с тревогой, потому что и пожар, и последовавшая затем широкая огласка хоронили перспективы Райана. Но когда его племянница узнала эту новость, сидя за завтраком в доме на Гроув-стрит, она воскликнула:
— Благодарю Господа, что он остался невредим!
Это было сказано с таким чувством, что Бриджит и ее муж обменялись многозначительным взглядом.
— Джорджи, — спросил Карл. — Ты опять влюблена в этого человека?
Джорджи покраснела.
— Ну, я…
— Ты, что, самоубийца? — продолжал он. — Один раз он уже причинил тебе боль. Ты хочешь, чтобы он сделал это еще раз?
— Карл, не трогай ее, — вставила Бриджит.
— Знаешь, кто-тодолжен смотреть фактам в лицо. Она опять бегает с ним на фильмы… Джорджи, у тебя с ним нет будущего… Он женат…
— И несчастен, — прервала его Джорджи.
— Какая разница? Если он хочет заниматься политикой, он никогда не подаст на развод. И даже если он это сделает, ты не сможешь выйти замуж за разведенного мужчину в католической церкви. У тебя нет никаких перспектив с Санторелли, если только ты не собираешься стать его любовницей, чего, я надеюсь,не будет. Ты опять попадешь в большую беду, и, мне кажется, надо быть сумасшедшей, чтобы стремиться к этому. Черт, я бы хотел, чтобы этот человек никогда не появлялся в твоей жизни.
Наступило неловкое молчание. Бриджит встала и, обойдя стол, подошла к сестре.
— Он прав, дорогая, — мягко сказала она. — Ты должна быть осторожна, ради твоего собственного спокойствия.
Джорджи ничего не сказала. Взяв сестру за руку, она поднялась.
— Я уберу со стола, — проговорила она.
Она начала нащупывать тарелки. Когда она собрала две, она внезапно расплакалась:
— Но он делает меня счастливой!И я ничего не могу сделать, если у меня с ним нет будущего — у меня нет никакого будущего и безнего. И я хочу получить немного своего счастья сейчас.
Она отнесла тарелки в кухню. Бриджит, глядя на мужа, беспомощно покачала головой.
— Она так этого хочет, — сказала она.
К концу 1916 года таинственная могучая сила того, что называют модой, сделала клуб «Непенс» на Пятьдесят второй улице и Бродвее самым популярным кабаре в городе. Его хозяин, говоривший скороговоркой, Фил Бринкман постоянно отыскивал новейшие сенсационные номера, поэтому, когда он услышал о джаз-оркестре Роско Хайнеса с его великолепной певицей Флорой Митчум, он встретился с ними и подписал контракт на шесть недель за неслыханную плату — три тысячи долларов в неделю. Новость распространилась быстро, так что в день премьеры Джейку пришлось использовать свое знакомство с Роско, чтобы попасть в переполненный ресторан. Он послал цветы Флоре, а Роско — ящик виски. Он подвез Нелли в Новый амстердамский театр, а потом поехал в клуб «Непенс», где пришел в неописуемый восторг вместе с остальной публикой, когда Флора, по-прежнему одетая в свое черное, отделанное перьями платье, в котором она выступала на вечеринке у Кэрол де Витт, опершись на рояль, за которым сидел Роско, запела «О, мой мужчина».
По окончании их выступления он зашел в их уборную, где, обняв и расцеловав Флору, он пожал руку Роско и сказал:
— Потрясающе! Это было настолько потрясающе, что Зигги просто обязан посмотреть вас! Он включит вас в следующее «Ревю». И у меня уже есть идея относительно песни для тебя, Флора…
— Подожди, — сказал Роско. — Стоп! Забудь о «Ревю»!
Джейк остолбенел.
— Забыть о «Ревю»? Ты спятил?
— Скажи ему, милая, — обратился Роско к Флоре. — Мне надо пойти переодеться. И потом мы втроем отправимся куда-нибудь покуролесить.
— Нет, вы только послушайте этого человека, — воскликнула Флора с выражением презрения на лице. — И он допускает,что я приму в этом участие.
— Примешь.
— Это говоришь ты.Да, ты можешь покутить сегодня, но только сегодня!
Роско, подходя к двери ванной, выкатил глаза.
— Кое-кто говорил мне, что здесь освободили рабов, — сказал он, подражая дяде Тому, — но я думаю, что это неправда.
Покачиваясь, он подошел к двери ванной и заперся там.
— А теперь, в чем сюрприз? — спросил Джейк.
— Ну, первое — это то, что Роско перестал работать. У меня были ужасные дни с ним в Париже, Джейк. Ты ведь знаешь, что он никогда не любил эту страну.
— Знаю. Когда я впервые встретился с ним в Гамбурге, он сказал, что Америка больше ему не родина.
— Ну, а теперь это наш дом. К лучшему это или к худшему. Но, надеюсь, все будет хорошо, Джейк, мы хотим открыть свой собственный клуб. В самом Гарлеме. Мы присмотрели дом на Сто шестой улице, и мы хотим попытаться купить его. Когда Роско сказал мне, что ты придешь сегодня, мы даже поругались, потому что он не хотел просить тебя внести долю в клуб. Но я сказала ему, что ты кое-чем нам обязан, потому что я выпустила в свет твою первую песенку, я сделала ее хитом, и я не стыжусь этого — я прошу тебя сделать свой вклад. Но сначала я хочу показать тебе место, и, я уверена, тебе самому захочется вложить деньги в это дело, когда ты собственными глазами увидишь, о чем идет речь.