«Ну а теперь уходи, — сказал я себе и отвернулся. — Посмотрел — и хватит. Пора и домой. Тебе здесь нечего делать…» Но я не мог уйти. Осторожно поднявшись по высоким каменным ступенькам, я подошел к кассе и занял очередь. Очень скоро и за мной заняли очередь. Значит, кто-то верит, что я тоже иду в кино…
Очередь двигалась быстро, и чем ближе становилась касса, тем ясней раздавались голоса: «Мне, пожалуйста, пятнадцатый ряд… Будьте добры, десятый…»
«А какой же мне попросить ряд? Десятый, седьмой или еще ближе?.. Мне все равно, — думал я, — я на все согласен. Только бы в зал попасть, я могу и постоять».
Но когда до заветного окошечка осталось совсем немного, я незаметно выбрался из очереди и спрятался за толстую колонну. Здесь я подождал, пока все мои соседи по очереди купят билеты, и только потом приблизился к дверям фойе.
Я вспомнил, как мы с ребятами в последний раз ходили в кино, как купили билеты и вошли в фойе. Мы сидели вон в том углу, возле вазы с цветами, и Витька Шишкин звал нас всех после кино к себе домой играть в шахматы.
И мне вдруг нестерпимо захотелось снова очутиться в зрительном зале, залитом тем особенным тусклым электрическим светом, что бывает только там, увидеть, как медленно гаснет этот свет и слепой, безмолвный экран вдруг вспыхивает ослепительно-белым светом. И тогда…
Я украдкой посмотрел на контролершу: а вдруг она пожалеет меня?.. Как старый и неподкупный страж, стояла она у входа, и никто еще не отваживался пройти мимо нее без билета. Она быстро и ловко надрывала билеты, придерживая время от времени закрывающуюся половинку дверей. И я стал помогать ей придерживать эту половинку… «Наверное, она заметила меня, — думал я, — но ей пока неудобно пропустить меня без билета. Какая она добрая и умная. Вот пройдут все, тогда…»
Но шло время, и ничего не менялось. Потом появились какие-то мальчишки. Они долго суетились около дверей, шушукаясь и переглядываясь. И вдруг один из них рванулся к контролерше и, низко пригнувшись под ее вытянутыми руками, юркнул в зал. Мальчишки радостно загалдели. Один из нас все же попал туда!..
Но грянул оркестр в фойе, и под звуки марша из зала вышел краснощекий дядя — он вел мальчишку за ухо.
— Дяденька, отпусти, отпусти! — Мальчишка морщился, вырывался, крутил головой…
— Пустите его! — закричали мальчишки. — Пустите!
— Пустите! — крикнул я.
И дяденька отпустил.
— Марш отсюда! — крикнул он сердито.
Теперь мне было все равно: и гул веселой публики, и синие билеты, и белый экран… Я совсем уже собрался домой, но тут двери распахнулись, и все хлынули в зрительный зал.
Как я верил! Даже сейчас…
Звонок, за ним — второй, третий… Все было кончено.
Свет в зале погас, фойе опустело, и контролерша захлопнула передо мной дверь. Но когда я понял, что все потеряно, что не видать мне ни корабля, ни моря, ни сокровищ, тогда я выбежал из кинотеатра и помчался к боковой двери, откуда выходили на улицу после кино. Я подбежал к ней и принялся слушать.
И я услышал шум океана и крики чаек, и хлопанье парусов, и чьи-то голоса, протяжные и зычные, теряющиеся в шуме прибоя. Наверное, это пираты… Наверное, корабль уже вышел из Бристоля, и они плывут к острову, где Флинт зарыл свои несметные сокровища. А может быть, на корабле вот-вот вспыхнет бунт, или, может, они уже приплыли? Нет, нет… Еще слишком рано. Они не успели бы… Наверное, Джим сидит в бочке и подслушивает…
Оглушительно грохнул пушечный выстрел, и чей-то хриплый, зловещий голос рявкнул на весь зал:
— Три тысячи чертей!
Да это Сильвер! Страшный, одноногий Сильвер! Я узнал его по голосу…
Я прижался к двери теснее, я затаил дыхание. Из узкой дверной щели пахнуло свежей прохладой. Это дул муссон…
Письмо
Никогда снег не пахнет так, как перед Новым годом, когда кончился последний урок второй четверти, уютный урок при электрическом свете, и впереди каникулы — двенадцать долгих прекрасных дней!
Я возвращался из школы и думал: «Как это много — двенадцать дней… Сначала пройдут три дня. Что можно сделать за три дня, даже трудно себе представить! Но это только три дня, впереди еще целых девять, в три раза больше!»
Так думал я, подставляя язык под летящие снежинки.
Дома я разделся и, запрятав подальше свой портфель, снял с полки Андерсена.
«Снежная королева поцеловала мальчика, и его сердце превратилось в кусок льда…»
Я посмотрел во двор. За окном, как и в сказке, шел снег. Безмолвно синели пушистые сугробы.