Я повернулся и пошел к ним в угол, я не хотел, чтобы за мной гнались. Теперь я разглядел и второго. Это был Молотков из пятого «Г», известный на всю школу своими кулачными боями.
— Вот он, — сказал Черенков. — Проиграл тридцать рублей и не отдает!
— Избить надо, — устало вздохнул Молотков.
— Я тебя предупреждал! — злорадствовал Петька.
— Он тебя предупреждал? — спросил Молотков.
Я кивнул.
— Избить! — словно разрешив последние сомнения, сказал Молотков. На длинных, худых его руках свисали угловатые чернильные кулаки. Он медленно поднял один из них и сказал:
— Сейчас я тебе ка-а-ак…
— Не нужно, — прошептал я, — завтра я принесу…
— Врешь! — крикнул Петька. — Ты уже сто раз обещал!
— Быстрее, — поморщился Молотков. — Мне к двум часам у моста надо быть. Я должен там драться с Плиткиным из шестого «А»…
— А если не принесешь?
— Конечно, не принесет! — решительно произнес Молотков.
Я молчал.
— Он еще думает! — закричал Молотков. — Нет, ему обязательно нужно дать!
И все-таки я получил отсрочку — до завтра.
Весь день я думал, где мне найти деньги. А когда наступил вечер, я отыскал свой старый перочинный нож с четырьмя лезвиями и отправился к Мишке Карпухину.
— У тебя есть перочинный нож? — спросил я.
— Нет, — ответил Мишка. — А что?
— Да нет, ничего, — сказал я и протянул ему ножик. — Бери.
— Ну что ты! — замахал руками Мишка. — Зачем он мне нужен?
— Нужен, — сказал я. — Еще как нужен! Перочинный ножик всегда нужен! Бери… За тридцать рублей…
У Мишки глаза полезли на лоб.
— Да ты что! Он мне и даром не нужен!
— Это только кажется, что не нужен, — сказал я. — А на самом деле очень даже нужен. Ты еще не знаешь, что это за нож! Острый как бритва! Я без него как без рук. И никому не отдал бы. А тебе отдам. За двадцать рублей…
— Нет!
Домой я пришел поздно. Теперь я знал, что мне делать. Оставалось только одно.
В коридоре было тихо. С минуту я прислушивался, потом, осторожно ступая, подошел к вешалке, где висела куртка отца, и засунул руку в карман.
«Это ничего… — успокаивал я себя.
— Подумаешь, тридцать рублей… Вот попрошу у родителей в воскресенье тридцать рублей и положу их обратно…»
Я вытащил из кармана деньги и принялся лихорадочно отсчитывать: десять рублей, еще десять, еще… Пол за моей спиной скрипнул. Я оглянулся, и деньги посыпались на пол. В дверях стоял отец. Он шагнул ко мне…
— Нет, нет! Ты не думай! Я одолжить хотел…
— Так ты еще и лгун!
— Я не лгун! — закричал я. — Я проиграл Петьке Черенкову тридцать рублей! Играть нельзя! А я проиграл!.. Последний срок — завтра! И меня ни во что не принимают играть! И я не знаю, что мне делать! А в воскресенье, если ВЫ… ТО Я… Я…
Отец молча смотрел на меня.
Потом он поднял деньги с пола и протянул их мне.
Я заплакал.
На последнем уроке
Там, на улице, солнце. Упругий ветер весело раскачивает потемневшие от воды деревья, с крыши капает.
А в классе последний урок, самый длинный, самый трудный. На доске еще с первого урока полустертые слова: «Задание на дом: упр…» И когда смотришь на них, еще больше устаешь.
Старый парк, что против школы, почернел. Словно все ветви на деревьях покрылись черной листвой.
— Грачи прилетели…
Толик и Сашка смотрят в окно. Грачи прилетели недавно и теперь отдыхают все вместе, рассевшись на ветвях. И только один, самый большой грач сидит в стороне, на заборе, и важно разглядывает стаю.
— Вожак, — решают ребята.
И вдруг, широко взмахнув крыльями, грач оглушительно каркает!
Сашка и Толик трясутся от смеха. Да это же ворона!..
— Яблочкин и Карасев!
Ребята вздрагивают. Но уже через секунду снова смеются.
— Яблочкин и Карасев!
Они покорно складывают руки и пригибаются к парте.
— Хватит, — шепчет Сашка, — а то Галина Ивановна заметит.
— Хватит, — соглашается Толик и смеется еще сильнее.
Они зажимают рты, ерзают по скамейке…
— Завтра, наверное, контрольная, — прерывисто шепчет Толик. — В пятом «Г» уже вчера была.
— В пятом «Г»? Контрольная? — Сашка закусывает весело дергающуюся нижнюю губу и испуганно таращит глаза.
— Да, — кивает Толик. — Девять двоек получили!
— Девять двоек?! — Сашка хватается за голову и вдруг фыркает на весь класс.