«А ведь она говорила, что никогда не умрет», — подумал я в полном смятении от случившегося. И вдруг вздох облегчения пронизал воздух и луч золотисто-зеленого неземного света ударил мне в глаза. Луч поднялся над лесом, некоторое время покружил, словно прощаясь, а затем исчез из виду.
Когда я проснулся, была глубокая ночь. Большая круглая луна заливала почти дневным светом поляну. Я умылся в роднике и снова ощутил себя серьезным человеком, студентом. С улыбкой, полной взрослой снисходительности, я вспомнил о своем сне. Дуб молча и невозмутимо возвышался передо мной, из его кроны всю ночь неслись трели сверчков, как вдруг порыв ветра накинулся на вершину дерева и к моим ногам упала игрушка — маленькая резиновая уточка.
О, если б я мог скупо улыбнуться и сказать безразличным тоном: наверное, здесь играл какой-нибудь ребенок и забыл уточку в ветвях…
ДОЖДЬ
Он стоял, привязанный к столбу на городской площади, оплеванный и осмеянный прохожими, и горько думал, что большинство людей замечает лишь последствия событий, а не их причины, оттого-то они и ошибаются. Не по злобе своей, а по неведению. И при каждом новом оскорблении или брошенном камне он лишь опускал взгляд, чтобы, не дай бог, люди не заподозрили его в жалости к ним. Это еще больше озлобило бы их, ужесточило сердца. Дело не в том, что тогда ему причинили бы еще больше страданий, нет, просто люди совсем потеряли бы человеческий облик. А доводить ближнего своего до такого состояния — безумство, непростительная безответственность.
Зенобиу облизал потрескавшиеся и запекшиеся от крови губы. Два дня как не было у него и капли воды во рту. А всего в нескольких шагах находился большой кувшин с водой, поставленный умышленно, чтобы еще пуще вызвать жажду. Зенобиу приковали к столбу, и он не мог дотянуться до кувшина. Что ж, завтра, будем надеяться, все кончится. Завтра день казни, и здесь, на площади, соберется огромная толпа зевак. Придет даже сам король. Королева, правда, отказалась, она испытывает отвращение к подобным зрелищам.
Эх, если бы пошел дождь — уже столько месяцев все только его и ждут. Всюду — плач и горе, выгорели поля и леса, высохли реки, родники ушли под землю. А он, Зенобиу, якобы виноват во всем этом, это он-то, который дни и ночи напролет молился о дожде, и вот теперь его обвинили в колдовстве. Лишь бы только не тронули его дочку. Что понимает семилетий ребенок? Как она сейчас там одна, в их домике на краю леса? Не страшно ли ей? Кто теперь позаботится о дочке колдуна… Погрузившись в эти тяжкие раздумья, Зенобиу склонил голову на грудь и как раз вовремя, потому что острый камень чуть было не разбил ему лоб. Камень запустила старуха, перед тем прокляв его с пеной у рта.
Наступил вечер. Людей на площади поубавилось, все разошлись по домам. Зенобиу облегченно вздохнул. Еще одна ночь — и все.
Он вспомнил, как все эти люди падали перед ним на колени и умоляли вылечить их детей, родственников, домашних животных, и он шел в свою кладовую, наполненную всевозможными травами, подолгу подбирал нужное целебное растение. Ни разу не случилось, чтобы оно не помогло. А теперь они всё позабыли. Как легко забывается добро! Ну да ладно. Только бы дочку не тронули, а сама она не пропадет — он с детства приучал ее к трудностям.
Зенобиу замер, склонив голову на грудь. На верхушке высокого столба, к которому он был прикован, казалось, раскачивается огромная веселая луна.
Он проснулся рано, когда только началась подготовка к казни. Его должны были сжечь на костре. Палачи подвезли две телеги с дровами и теперь умело укладывали их по кругу, приставая к Зенобиу с грубыми шутками и неприятно хохоча, словно предвкушая поминки. Когда солнце взошло, все было готово. Толпа зевак уже собралась.
Все ждали короля, лузгая семечки, жуя фрукты и бросая кожуру и огрызки в осужденного.
Наконец на площади затрубили фанфары, и под их торжественные звуки со всей полагающейся помпой в сопровождении бесчисленных придворных появился король. Сотни восторженных голосов закричали приветствие…
Движением руки король потребовал тишины и приказал приступать к ритуалу. Зачитали приговор.
Большой колокол на соборе ударил один раз, затем другой… При третьем ударе раздался крик ребенка, и маленькая светловолосая девчушка кинулась к эшафоту, к которому уже приблизились четверо палачей с зажженными факелами.