Зенобиу облизал потрескавшиеся и запекшиеся от крови губы. Два дня как не было у него и капли воды во рту. А всего в нескольких шагах находился большой кувшин с водой, поставленный умышленно, чтобы еще пуще вызвать жажду. Зенобиу приковали к столбу, и он не мог дотянуться до кувшина. Что ж, завтра, будем надеяться, все кончится. Завтра день казни, и здесь, на площади, соберется огромная толпа зевак. Придет даже сам король. Королева, правда, отказалась, она испытывает отвращение к подобным зрелищам.
Эх, если бы пошел дождь — уже столько месяцев все только его и ждут. Всюду — плач и горе, выгорели поля и леса, высохли реки, родники ушли под землю. А он, Зенобиу, якобы виноват во всем этом, это он-то, который дни и ночи напролет молился о дожде, и вот теперь его обвинили в колдовстве. Лишь бы только не тронули его дочку. Что понимает семилетий ребенок? Как она сейчас там одна, в их домике на краю леса? Не страшно ли ей? Кто теперь позаботится о дочке колдуна… Погрузившись в эти тяжкие раздумья, Зенобиу склонил голову на грудь и как раз вовремя, потому что острый камень чуть было не разбил ему лоб. Камень запустила старуха, перед тем прокляв его с пеной у рта.
Наступил вечер. Людей на площади поубавилось, все разошлись по домам. Зенобиу облегченно вздохнул. Еще одна ночь — и все.
Он вспомнил, как все эти люди падали перед ним на колени и умоляли вылечить их детей, родственников, домашних животных, и он шел в свою кладовую, наполненную всевозможными травами, подолгу подбирал нужное целебное растение. Ни разу не случилось, чтобы оно не помогло. А теперь они всё позабыли. Как легко забывается добро! Ну да ладно. Только бы дочку не тронули, а сама она не пропадет — он с детства приучал ее к трудностям.
Зенобиу замер, склонив голову на грудь. На верхушке высокого столба, к которому он был прикован, казалось, раскачивается огромная веселая луна.
Он проснулся рано, когда только началась подготовка к казни. Его должны были сжечь на костре. Палачи подвезли две телеги с дровами и теперь умело укладывали их по кругу, приставая к Зенобиу с грубыми шутками и неприятно хохоча, словно предвкушая поминки. Когда солнце взошло, все было готово. Толпа зевак уже собралась.
Все ждали короля, лузгая семечки, жуя фрукты и бросая кожуру и огрызки в осужденного.
Наконец на площади затрубили фанфары, и под их торжественные звуки со всей полагающейся помпой в сопровождении бесчисленных придворных появился король. Сотни восторженных голосов закричали приветствие…
Движением руки король потребовал тишины и приказал приступать к ритуалу. Зачитали приговор.
Большой колокол на соборе ударил один раз, затем другой… При третьем ударе раздался крик ребенка, и маленькая светловолосая девчушка кинулась к эшафоту, к которому уже приблизились четверо палачей с зажженными факелами.
— Папа, папочка! — закричала она, с невообразимой прытью вскарабкалась на эшафот и повисла на шее у отца. Зенобиу пытался ее оттолкнуть, но руки его были связаны, и он не мог даже пошевелиться.
— Уходи, дочка, беги во весь дух отсюда. Разве не видишь, сейчас они подожгут меня со всех сторон и ты не сумеешь выбраться.
— Нет, я не уйду, — наотрез отказалась она. — Я останусь с тобой.
И тогда Зенобиу, за два дня не издавший ни единого стона, глянул на людей, которым он столько раз помогал, и взмолился:
— Заберите ее отсюда — это мое последнее желание. Заберите ее!
Никто не ответил. Все боялись даже его маленькую дочку, так глубоко страх въелся в их сердца. Настаивать не было смысла. У Зенобиу полились слезы.
— Уходи, дочка, неужели ты хочешь, чтобы все видели, как плачет твой отец?
Но ребенок еще крепче прижался к его груди.
Король поморщился от нетерпения, и палачи, не осмеливаясь нарушить его волю, швырнули факелы на облитые горючей жидкостью дрова. Языки пламени взметнулись вверх, на мгновение скрыв лица отца и ребенка. В следующий миг огонь уже пожирал дрова со всех сторон.
Толпа, вместо того, чтобы заорать от восторга, как полагалось при подобных обстоятельствах, молчала, охваченная, видимо, инстинктивным ужасом.
И вдруг по всему небу прокатился раскат грома.
Молчание толпы стало еще подавленней. Король нервно ломал пальцы. Пламя почти лизало ноги мучеников, когда небо расколола пополам страшная молния и мрачный ливень тяжелыми большими каплями обрушился на землю. Лишь теперь толпа взорвалась. Все, словно обезумев, бросились в пляс по лужам, которых становилось все больше, словно чья-то щедрая рука широко отворила ворота небес. Зенобиу возблагодарил небо. Казалось, что природа, с которой он породнился еще в раннем детстве, откликнулась на его страдания.
Один из палачей подошел к осужденному и разомкнул кандалы, сдержанно объяснив: «Приказ короля».
Отец и дочь с обожженными пятками удалялись прочь под защитой плотной дождевой завесы, пока совсем не скрылись из вида. Никому, впрочем, до них не было дела.
УНДИНА
В большом озере, полном живности, внезапно прекратилось всякое веселье. Однажды августовским днем тягостное молчание охватило всех водных обитателей.
— Что случилось? — спрашивали друг друга пузатые карпы и юркие щуки.
Но никто не подозревал, что ответ на вопрос знает только их королева. Да и как им было догадаться? Всякий раз, как королева представала пред ними во всем своем величии на подводном балу, сердца ее подданных наполнялись такой жаждой жизни, что ее хватало на целый год вперед. Даже зеркальные карпы, которые все знали, потому что охраняли дворец королевы и сопровождали ее во время путешествия по королевству, даже они ничего не понимали.
Их нежная королева с голубыми глазами и золотыми волосами, такими длинными, что они доставали ей до пят, их прекрасная королева больше не резвилась, не раскачивалась на волнах и не радовалась радуге.
С некоторых пор она пропадала где-то дни напролет или сидела в огромном замке одна-одинешенька, не желая никого видеть.
Большие и малые рыбы, лягушки и моллюски направили своих посланников с просьбой объяснить, что же произошло, но и они вернулись ни с чем.
Озеро погрузилось в тревожное оцепенение. В это время погибло как никогда много рыб, а жизнерадостные карпы, охранявшие ворота дворца, — невиданное доселе дело! — погрузились в глубокую спячку. Они спали животами кверху и храпели так, что вода закипала вокруг их ноздрей. Они даже не заметили, как их королева, хрупкая Ундина, покинула замок, украдкой проскользнув мимо охраны.
Она поплыла к берегу, на краю которого раскинулся лес. Неподалеку расположилось небольшое селение, из которого доносился лай собак. Ундина вынырнула на поверхность и позволила волнам отнести себя к берегу, над которым склонились плакучие ивы. Теплый ветерок разметал по водной глади золотые локоны королевы.
Она вышла по пояс из воды и укрылась целиком в своих роскошных волосах, притаившись в кроне ивы. Сколько дней и вечеров просидела она так, сколько довелось ей услышать разговоров, только она и ведала. Во всяком случае Ундина выучила много человеческих слов и привычек. Особенно нравились ей разговоры молодых людей. Они часто приходили сюда парами, садились на берегу и глядели друг на друга горящими глазами, шептали такие красивые слова, что весь их облик преображался, словно наполненный светом. Иногда Ундина с удивлением замечала, что один из тех, кто произносил красивые слова, приходил в одиночку, словно одержимый, метался по берегу, не находя себе места, и все поглядывал в сторону села когда же появится другой? И если никого не было видно, он обхватывал руками голову и долго стоял так, словно забыв обо всем на свете. Это, наверное, какая-то болезнь, — подумала тогда Ундина, — какая-то странная болезнь, у которой нет внешних признаков. И вот сейчас она сама почувствовала симптомы этой болезни…