VII
Челн хилый (скорбный вид!) пловцами полн,И не вместит всех верных грузный челн.Невольникам не своего решенья,Им на досках душевного крушенья —На опостылом плавать корабле!Ладья родная сгинет в бурной мгле!Заранее злорадный мерит взорПигмея-паруса с ветрами спор.И хрупкий ботик, правящий средь волн —Моряк природный — раковинку-челн,Друг мореходцев, океана фея, —Плывет надежней, и плывет вольнее.Взметется ль шквал на молнийных крылах,Он в глубь нырнет и спрячется в валах.И что пред ним победные армады,Чьи вихрь, вскрутясь, размечет вдруг громады?
VIII
Все справлено; корабль на зов морейГотов лететь по знаку главарей.Страж Блэя, раб их воли беспощадной,Являет трепет жалости досадной,Умильным взглядом взгляд героя ловит,Своим — немой печалью прекословит,Он сочный плод подносит робким даромК его губам, спаленным жадным жаром.Едва замечен — услан прочь матрос…Нет милости! Свирепый гнев возрос!Мятежник юный выступил (вождемОбласкан был он) и «Чего мы ждем?» —Вскричал; чрез борт пловцам кричал, кичась«Вам промедленье — смерть! Отплыть сейчас!..»И что ж? Став зверем в диком произволе,Вдруг вспомнил он все, чем он жил дотоле, —Чей он палач, пред ним — чей благодетель…Единый был средь всех тому свидетель.С укором грозным молвил Блэй: «Так вотВся мзда твоя любви моей, забот?Надежда имя честное оставитьИ вящей славой Англию прославить?..»И дрогнул тот, и головой поник…«Так! Проклят я!» — шептал его язык.Он Блэя к борту молча увлекает, —И молча в лодку тесную толкает, —Глядит, не в силах слов произнести…Но многое сказалось в том «Прости!»
IX
Тропическое солнце над волнами;Резвится ветерок, повитый снами:Он — что в струне Эоловой — к волне,Струясь, прильнет — и никнет в тишине.Веслом упорным роет челн опальныйК утесам, еле видным, путь печальный,Что в море тучей стелют свой хребет…Судну с ладьей отныне встречи нет!..Не мне поведать горестные былиТех, что страду путей едва избыли,В опасности и страхе день и ночь,Все духом утвердившись превозмочь,Хоть плотью так иссохли, голодая,Что сына б не узнала мать родная, —Как выкрал пропитанье рок у них —И лютый голод, истощась, стал тих;Как поглотить пучина их грозила,То вдруг спасала, и ладья скользила,Полуразбитая, стремленьем вод,Что, мощь круша, выносят к брегу плот;Как их гортань и внутренность горела,И туча каждая, что в небе зрела,Надеждой зрела им, — и до костейМочил их, благодарных, штурм ночей, —И капли, выжатые из холста,Как жизнь — впивали жаждущих уста;Как беглецы от лютых дикарей[6]Бросались вновь в прибежище морей;Как призраками встали из пучины —Неслыханные рассказать кручины,Мрачней всего, чем были о пловцах,Плач пробуждают жен, и дрожь в сердцах. X
Так участь тех свершалась. Миру вестьОб них дошла, и за страдальцев местьВосстала. Мщенья требуют уставы;Поруганы преданий флотских славы…За буйным мы последуем полком!Еще им страх возмездья незнаком.Они плывут над водною могилой, —Чтоб вновь хоть раз увидеть остров милый,И в жизни вольной воскресить хоть разНедавней неги быстротечный час.Там беззапретная их ждет свобода,Земли богиня — женщина, природа!Там нив мирских не откупать трудом,Где зреет хлеб на дереве — плодом.[7]Там тяжб никто за поле не вчиняет.Век золотой, — что золота не знает, —Царит меж дикарей — или царил,Доколь Европы меч не умирилНевинной вольности простых уставовИ не привил заразы наших нравов…Прочь, эта мысль! Еще они верныПрироде: с ней чисты, и с ней грешны…«Ура! На Отаити!» — общий зов;Ему послушен трепет парусов.Ветр потянул — живые встрепенулись,Дыханьем бурным выпукло надулись.Корабль бежит, и мимо ток течет,И быстрый ток крутая грудь сечет…Так волн Эвксинских девственный просторВзрывал Арго[8] — и все же влекся взорПловцов в ту даль, где скрылось их родное…Ах, эти — прочь летят, как ворон Ноя;Но за любовью взмыл и черный грай:Гнездом голубки красен юный рай![9] I
Приятны Тубонайские напевы.[10]За риф коралла сходит солнце. ДевыЗаводят хоры легких вечерниц:— «Уйдем под сень, где сладкий щокот птиц!Чу, горлица воркует из дубровы!То не богов ли из Болотру[11] зовы?..Нарвем цветов с прославленных могил:Они пышней, где воин опочил.И сядем в сумерках: сквозь ветви туйЛиются тихо чары лунных струй…Живых ветвей таинственные шумы —Печальные взлелеют нежно думы.Потом на мыс взбежим — следить валы,Дробимые о гордые скалы!Отпрянувши, столбами пены белойОни взлетают в воздух потемнелый.Прекрасный бой! Счастливая судьба —Глядеть в тиши, как их стремит борьба!..И море любит заводей разливы,Где месяц гладит космы влажной гривы». вернуться…беглецы от лютых дикарей… — У Байрона — «от враждебных туземцев».
вернутьсяГде зреет хлеб на дереве — плодом. — На острове Таити и ряде других островов Тихого океана распространено хлебное дерево.
вернуться…волн Эвксинских девственный простор // Взрывал Арго… — По древнегреческому мифу аргонавты отправились в Колхиду за Золотым руном на корабле «Арго» через Эвксинский понт (Черное море).
вернуться…эти прочь летят, как ворон Ноя; // Но за любовью взмыл и черный грай: // Гнездом голубки красен юный рай! — Здесь Байрон имеет в виду библейскую легенду о потопе, Ноевом ковчеге и вороне, которого Ной выпустил, чтобы узнать, обнажилась ли суша.
вернутьсяПриятны Тубонайские напевы… — В трех начальных строфах Байрон привел в своем переводе текст песни жителей острова Тонга, данной в прозаическом переводе в книге Маринера. «Впрочем, — отметил Байрон в примечании, Тубонай не принадлежит к группе именно этих островов: это был один из островов, послуживших для Христиана и его, товарищей убежищем. Я внес изменения и дополнения, но стремился по возможности придерживаться подлинника».
вернутьсяБолотру (у Байрона — Болоту) — согласно местным легендам, остров блаженных, где обитают боги и души жрецов, вождей и других почитаемых лиц.