XIX
И потянул во мгле благоуханной,Пришельца возвещая, запах странный.С фиалкой ты смешать его б не мог;Нет, с ним дружней в тавернах эль и грог!Был выдыхаем он короткой, хрупкой,Но Юг и Север продымившей трубкой.От Портсмута до полюса свой дымОна пускала в нос валам седымИ всех стихий слепому произволу, —Неугасимой жертвою ЭолуК сменявшимся вскуряясь небесам,Всегда, повсюду… Кто же был он сам,Ее владелец? — Ясно то: морякИли философ… О, табак, табак!С востока до страны, где гаснет день,Равно ты услаждаешь — турка леньИ труд матроса. В негах мусульманеСоперник ты гаремного диванаИ опиума. Чтит тебя Стамбул;Но люб тебе и Странда спертый гул[26](Хоть ты там хуже). Сладостны кальяны;Но и янтарь струит твои туманыПленительно. К тебе идут уборы;Но все ж краса нагая тешит взорыМилей: и твой божественный угарВполне изведал лишь знаток — сигар!
XX
И обнаружил полумрак дубравныйОбличье пришлеца. Столь своенравныйИ необычный он носил наряд,Что мог морской напомнить маскарад,Разгульный праздник, дикий и нестройный,Пловцов, встречающих экватор знойный, —Когда, под пьяный пляс и говор струн,На колеснице палубной НептунВ личине оживает скоморошной,И бог, забытый в пелене роскошнойРодимых волн, у сладостных Циклад,Хоть и в морях неведомых — все радПотешной ревности своих потомковИ славен вновь последним из обломковСвященной славы… Куртка, вся в дырах,И трубка неугасная в зубах, —Стан, как фокмачта, и, как парус, валкий,Нетвердый шаг, — то отблеск, хоть и жалкий,Достоинств прежних. Голова в тряпьях,Наверченных чалмою второпях,Взамен штанов, сносившихся так рано(Шипы растут повсюду невозбранно),Циновки клок, скрепленный кое-как, —Она ж — и шаровары, и колпак;Босые ноги, облик загорелый —Несвойственно то, мнится, расе белой.Оружье — знак, что белым он сродни;Воюем просвещенно мы одни.Из-за широких плеч ружье глядело,Их службы флотской попригнуло дело,Но мышцы, как у вепря, были все ж.И без ножен висел булатный нож(К чему ножны?). Как верные супруги,За поясом — два пистолета. (Други,Насмешки нет в сравнении моем!Хоть пуст один, все цел заряд в другом).Бывалый штык (хранительной оправойНе баловал вояка стали ржавой)Его воинский дополняет вид…Таким чете бродяга предстоит!
XXI
«Бэн Бантинг!» — Торквиль пришлецу вскричал:«Что? Как дела?..» Тот головой качал.— «И так, и сяк. А нового не мало.В виду корабль». — «Корабль? И не бывало!Я на море не видел ничего».— «Не мог ты с бухты уследить его.Проклятый парус я завидел с кряжаИздалека: моя сегодня стража.Был добрый ветр, — да парус не к добру»…— «Так якорь здесь он бросил ввечеру?»— «Нет; но пока не стихнул ветр упорный,На нас он шел». — «Чей флаг?» — «Трубы подзорнойЯ, жаль, не взял. Но, судя по всему,Нам радоваться нечего ему».— «Гость с пушками?» — «Еще б! Поди, облавуНа нас затеют. Чует зверь расправу».— «Травить нас станут? Что ж? Нам не бежать!Мы не привыкли пред врагом дрожать,На месте встретить смерть мы, брат, сумеем».— «Так! Все мы то, товарищ, разумеем».— «Что Христиан?» — «Тревогу свистнул он.Везде оружье чистят. ПрипасенНаряд готовый легких двух орудий…Тебя лишь нет!» — «Моей вам нужно груди?Недосчитаться будет вам нельзяВ рядах меня. Нам всем — одна стезя…О если б, Ньюга, шел я одинокийНа смертный бой, на зов судьбы жестокой!Удел мой делишь — ты… Но не держи!Меня в сей миг! Слезу заворожи!Что б ни было, я — твой. И будь, что будет!..»Тут Бэн: «Флотяга дела не забудет!»
ПЕСНЬ ТРЕТЬЯ
I
Бой смолк, и смеркли молнии в дыму,Что кроет, гибель окрылив, во тьмуГортани смерти. Серный смрад оставилЛицо земли и небеса бесславил;И не будил пальбы раскатный громЛесных раздумий и долинных дрем.Голодных жерл отгрохотали ревы;Насыщены отмстительные гневы.Мятежники сокрушены. В пленуЗавидуют живые падших сну.Немногим, что попрятались в дубравы,Стал остров милый — островом облавы.Им нет пристанища. В кольце морей,Отступников отчизны, как зверей,Их травят. Не дитя бежит к родимой —То ищут люди дебри нелюдимой;Но от людей верней спасут берлогиВолков и львов, чем жертв двуногих ноги.
II