— Не надо тебе, Люба, поросенка. Бери меня — я бесплатный!
— Посмотрим на твое поведенье… Иди, куряка, не пахни тут…
Зачем невольно прилепились эти двое друг к другу? Оттого, может быть, что все живое в мире обречено жить парно, да злой ум не дает человеку утешения. Оттого и страшно жить, как безродным, на любимой, но отчуждаемой земле… А умирать-то, похоже, еще страшнее…
31
—Катастрофа… — вздохнул Федор Федорович, цепко, между тем, разглядывая нервно позевывающего хозяина дома. — Где спасение, Валерий Игнатьевич? Вот она работа этого министерства! Не зря, не даром с пожарными объединились…
— Министерство катастроф? — безудержно зевал тот. — Где оно?.. А вы кто сам-то? Вы ко мне?
— А как же? Разумеется. У вас ведь, я думаю, посторонних в доме не бывает?
— Теперь уже не уверен… э-э-э… — он нетерпеливо сделал пальцами тремоло на невидимых струнах.
— Федор Федорович.
— Скажите, Федор Федорович, что могло произойти с погодой, со связью, с электричеством? Насколько это серьезно? Вы ведь с Антоном? Стало быть, человек вы не простой, как мы, местные лентяи и мечтатели…
— Я врач. Но могу предположить, что со связью могло произойти все, что угодно, — уклончиво ответил врач. — Помню, в советское время я лечил одного… м-м-м… ученого по фамлии Апраксин. Вы знаете, что он придумал, этот Апраксин? Он изобрел «космический трал» и бился с этим воборонку. Бился до тех пор, пока не влетел к нам в клинику. Как золотая рыбка в трал. Надеюсь, вам не нужно объяснять, какого профиля эта клиника?
— Какого же, доктор? — Чугуновский свел глаза к переносице и покрутил пальцем у виска. — Да? И что же за бредень такой он изобрел, если это не государственная тайна?
Доктор мило усмехнулся и отвел взгляд от пациента.
— Да. Это такая клиника, где можно встретить мирно беседующих между собой за похлебкой императора Николая Второго и душку Ленина. А принцип «космического трала» я попытаюсь вам объяснить. Он достаточно прост. Из двух точек, назовем их космодромами, одновременно стартуют два космических экипажа. В заданном районе Галактики они стыкуются, потом расходятся. Расходятся для того, чтобы развернуть трал из высокопрочного легкого металла. Этот трал, Валерий Игнатьевич, представляет собой мешок, огромную авоську емкостью в сотни тысяч кубометров. Так в считанные часы космос очищается от насаженных в нем спутников-шпионов и прочего военного хлама.
Он придумал это, как тест, только что и специально для будущего подопечного.
Чугуновский же покачал головой и высказывал здравое сомнение в практической части проекта:
— Это невозможно по целому ряду соображений…
— Согласен с вами априори, как обыватель с обывателем и к тому же не специалист в космических делах. Но — вспомните! — было время, когда паровоз казался чудом технической мысли, не так ли?.. — рассуждал далее доктор. — Однако факт остается фактом: у нас нет связи, нет радио, нет света. Мы в каменном веке. Что касается этого фантастического ливня — тут синоптики ничем новым свою профессию не запятнали и, как всегда, ничего такого не ведали. Все вместе взятое похоже на климатическую войну, первым полигоном которой была Европа в начале третьего тысячелетия…
— А… — открыл было рот Чугуновский, но опытный психолог Федор Федорович прибавил металла в тембр вещания:
— И я не удивлюсь, если по нашей равнине вскоре пройдут два-три цунами.
— А…
— А что касается Министерства катастроф, помилуйте… Садитесь! — указал он Чугуновскому на уютную палевого цвета визитку. — Я вам расскажу, что такое это министерство, чьей помощи вы ждете.
Чугуновский подчинился и сел на указанное место.
Федор Федорович расположил свое массивное тело на маленьком табурете напротив. Все время короткой паузы он покачивал перед собой, как камертоном, указательным пальцем правой руки, а в левой придерживал под мышкой большую амбарную книгу.
— Так вот. Первое. Министерство катастроф — это государство в государстве, со своим бюджетом, лучшей военной техникой и вооруженной до зубов армией. А укрощает это министерство одну единственную стихию — шальные денежные потоки, сударь. Ferschteen?
— Ia, ia… Naturlich…
— А потому тайга горит, торф горит, сушу заливает, реки высыхают. Больше горя — больше денег. Скажу вам, Валерий Игнатьевич, что численность одного офицерского корпуса этого дутого министерства вместе с вооруженными отрядами равна… Знаете чему?
— Китайскому населению?
— Нет, но цифра эта сопоставима с количеством личного состава всех сухопутных войск России! Она, вместе с приданными пожарными, превышает миллион голов. Каково? Лучшая техника бывшей Советской армии также переподчинена эмчеэс. У них лучшая спецсвязь и система кодирования по всей России. Понимаете ли вы, куда ветер дует?
— Так это же хорошо, — рассудил Валерий Игнатьевич. — Это шанс!
— Кому хорошо? Вам? Мне? России? Это не шанс, это — новая интернациональная опричнина. Она ждет своего часа. Только русским от этого не поздоровится. А час этот, может статься, уже пробил…
— А ну вас! Давайте-ка выпьем лучше за наше знакомство! — сказал несгибаемый Чугуновский. — Люблю послушать бывалых людей, но исключительно за рюмочкой хорошей калининградской водки «Флагман»! — и, щелкнув кончиками пальцев, прокричал с сонной сипотцою: — Домра-а!
— А-а-а! — с первого этажа альтовым эхом отозвалась, как показалось, женщина.
— Она что, не уходила домой? — вспомнив что-то, нахмурился Чугуновский.
— Наверное, деревню затопило… — предположил Федор Федорович, не отрываясь от своих ученых записок в гроссбухе. — Вернулась, бедная…
32
В доме Чугуновского Раисе Крянгэ дали хорошей воды из прозрачной баклаги.
Не казалось странным, что в мире, переполнявшемся водой и теряющем обетованную сушу, кому-то хотелось пить. Ей хотелось. Пробираясь — где по щиколотки, а где и по пояс в воде — на холм к высокому дому, куда еще не подступила хлябь, Раиса черпала черную воду пригоршнями, но не могла заставить себя пить ее. Она, как в черное зеркало, смотрелась в эти пригоршни с водой, говоря себе одними губами, безголосо: «Будьте прокляты… Будьте вы прокляты…» Она говорила это тем четверым юношам, которые мастерили плот вблизи уходящей в воду дороги. В этом месте заглох движок низко сидящей Раисиной иномарки, когда красивые дома нужного ей поселка уже виднелись за летным полем спортивного аэродрома. Тогда она попросила у юнцов совета: можно ли завести машину? Они подошли и зверски изнасиловали ее в ее же машине. И шла теперь цыганская княгиня сквозь обвальный ливень с яростной ненавистью к своему телу. Шла взять у Крутого оружие. Купить его и вернуться. Они не уйдут. Зря они ее не убили, полагая, что в мире уже наступил хаос, что все концы уже ушли в воду. С нарядного ее платья в алых розах по черному полю, казалось, облетели алые лепестки. Однако она ничего не сказала приютившим ее людям. Только спросила о том, где стоит нужный ей дом.
Советник Сувернев старался не выказывать своего любопытства по поводу порванного платья или цели цыганского визита к Крутому, но не отказался бы узнать что-то полезное для себя и каким-то образом обернуть против того.
Он сказал так:
— Вряд ли вам откроют калитку в том доме.
— Почему? — со всем холодом равнодушия, на какое способна оскорбленная женщина, спросила Раиса Крянгэ. — Он ждет меня…
— Ну-у… Если ждет — рискните… — чувствуя, что цель уходит из зоны его влияния, Сувернев заложил обверштаг — он сделался простодушно любопытным и не постеснялся спросить: — Похоже, вы цыганка? А владеете ли вы гипнозом? Если «да», то я попросил бы вас о помощи! Может быть, вас послала нам судьба!
— Нет. Я не владею гипнозом. Цыганский гипноз — это миф…