— Я не причиню тебе вреда. Никто больше не причинит тебе вреда.
***
Я вернулся к себе в палатку после того, как выбросил голову и тело змеи в джунгли. Мы сделали это вместе, в тишине. Убрали тело, сняли его со ствола дерева, и я хотел отпустить несколько ядовитых комментариев, но каждый раз, когда поднимал на нее глаза, видел этот пустой взгляд и кровь, все еще оставшуюся на ее лице.
Ее домик был прочным, с кроватью и мебелью, сделанной из бамбука. Она пыталась отказаться от моей помощи, и сказала, что справится с кроватью сама, но я не мог игнорировать беспорядок. Не было ничего постороннего в ее домике, только бамбуковая мебель. Эту мебель сделали вручную? Сделала сама? Как она ее подняла сюда? Эти абсурдные мысли кружили в моем разуме, пока я помогал ей.
Она не произносила ни единого звука, кроме ухмылки или гримасы. Начало темнеть, и я не хотел покидать ее, но и не знал, как мог остаться. Предположил, что и другие существа могут пробраться в ее домик, но она отвергла мое предложение.
— Ты можешь приходить в мою палатку, — предложил я, уже стоя в дверях и наблюдая, как Джулиет смотрит в темноту. Она покачал головой. Ее руки были обернуты вокруг тела, она все еще дрожала. Девушка выглядела сломленной, и я думаю, выглядела ли она так после того, что мы сделали, или она сделала. Джулиет знала, что такое убийство, но этот «почти смертельный» опыт дал странный луч надежды.
— Я… — Я не знал, что сказать, и замолчал.
Сказать «увидимся» казалось неправильным после того, что мы пережили.
— Спасибо, — прошептала Джулиет, не сводя глаз с открытого окна. И я продолжал пялиться на нее после того, как она сказала это.
«Попроси меня остаться», думал я, удивляясь тому, откуда это взялось. Не потому, что ее домик был явно лучше того, где я живу; не хотелось оставлять ее без защиты. Спасение ее жизни заставило меня чувствовать, что я ответственен за ее безопасность.
Она не произнесла больше ни слова, так что я ушел.
К тому моменту, как добрался до своей палатки, я был раздражен. Мой дневник валялся на полу палатки, и я взялся за него со всем пережитым за сегодняшний день.
«Ты разрушила мою жизнь», написал я. Это заявление заставило меня остановиться. Она ли? Я хотел переложить вину на Рика, на нее. Если бы она не убила его, то тот мир бы никто не раскрыл бы. Видео было доказательством того, что он сделал с ней, и я был сообщником. Если бы она держала язык за зубами, то нас бы не было на этом острове, и Рик был бы жив. Я не знаю, что заставило девушку убить его. Угрожать ему — да, многие женщины делали это раньше, кричали на него — безусловно, давали ему пощечину — да, так же как она сделала со мной. Он, скорее всего, рассмеялся ей в лицо. Но убить его? Я покачал головой, это было что-то из ряда вон.
Я пялился на слова, которые написал.
То, что она чуть не умерла из-за этой змеи, заставило меня задуматься. Эта рептилия действовала, повинуясь инстинкту. Эта тварь была готова сожрать Джулиет — девушка была средством к выживанию. Ее страх подогревал желание рептилии убить ее. Ее беззащитность сделала из нее идеальную цель. Рик Фонтейн был охотником — он играл на слабости людей. Разве он не сделал то же самое? Он любил охоту, но почему именно Джулиет? И ответ прост — она отказала ему, и это подогрело его интерес. Джулиет отреагировала на него, следуя инстинктами к выживанию? Она убила его, потому что не хотела быть убитой, не это ли животная природа? Она руководствовалась этим? Так ли это?
Я сидел на своем спальном мешке, покрытым простыней, и выстукивал непонятный ритм. Спать на земле в спальном мешке — это было ничто, по сравнению с ее кроватью. Это было частью моего наказания — вернуться к истокам и жить без вещей. Но Гарви сказал, что это намного глубже, нежели совсем не иметь вещей.
«— Круг правосудия работал для моих людей. Если ты что-то разрушил, то обязан почить это. Если ты убил собаку, то ты должен либо приручить щенка, либо работать в приюте для животных.
— Я не убивал чертову собаку! — огрызнулся я, и он посмотрел на меня, как на имбецила.
— Ты должен понять, почему ты причинял вред, и когда сделаешь это, ты поймешь, как можно все исправить».
В моей голове прочно сидело «Я ничего не сделал». Мне не нужно придумывать, как все исправить, это ее вина, это ей нужно исправиться.