— Какая же вы хорошая! — сказал он с благодарностью.
Когда они возвращались с кладбища, он по дороге зашел в цветочную лавку и купил ей розы. Она приняла их с радостным блеском в глазах. Потом вдруг ей сделалось грустно. Он осторожно прикоснулся к ее руке.
— Не надо об этом думать. Вы приняли эти цветы от друга. Она за это не рассердится.
Людвика покраснела и опустила голову. Большая, тихая слеза медленно потекла по ее щеке.
— Ради Бога! — воскликнул он. — Я не могу смотреть на ваши слезы, панна Людвика!
— Уже все прошло, — с улыбкой на бледном лице успокоила она его.
Этот вечер еще сильнее их сблизил. В августе Гневош пришел с официальным визитом в дом ее тетки, пани Звислоцкой. Старушка приняла его сердечно. Она уже много слышала о нем от племянницы.
С тех пор он был постоянным гостем в доме на Аллеях Уяздовских. День десятого сентября решил их судьбу. В тот день Гневош пришел раньше обычного, потому что они вместе должны были пойти в театр. Людвика встретила его грустная и задумчивая. Когда он спросил про причину ее печали, она протянула ему письмо со штемпелем Сиднея. Он прочитал. Письмо было от ее матери. Пани Цецилия Кшемуская сообщала об опасной болезни ее мужа и просила дочь вернуться.
Гневош отдал письмо и выжидательно посмотрел ей в глаза.
— Через неделю я уезжаю в Австралию, — тихо, но решительно заявила она. — И, наверное, больше в Польшу не вернусь.
Глубокая морщина прорезала лоб инженера.
— А что будет со мной? — жалобно, как ребенок, спросил он. — Я сегодня уже без вас жить не смогу.
Светлый блеск озарил ее глаза. Она крепко сжала его руку в своих ладонях.
— А как же она? Кристина?
— Я почитаю ее как святую, но я люблю вас, Людвика.
— Значит, вы поедете со мной. Вы устроитесь на работу инженером в рудниках моего отца. Ну? Согласны?
Он смотрел на нее ослепленный счастьем.
— Я не могу поверить в то, что слышу.
— И, тем не менее, вам придется поверить, — сказала она с улыбкой грустной, но и слегка кокетливой.
— И вы хотите это сделать для меня как для своего друга?
— Может быть, не только как для друга.
И очаровательный румянец заиграл на ее лице.
Гневош, будучи не в силах совладать с собой, обнял ее за талию и прижал к груди.
— Людвика! Людвика, дорогая, хотела бы ты стать моей женой?
В ее губах, жаждущих поцелуя, он нашел молчаливый ответ на вопрос…
Спустя несколько дней в костеле Св. Шимона состоялась их бракосочетание. А на следующий день они уехали экспрессом в Вену.
Они нигде не останавливались надолго, потому что им дорого было время. Одну ночь они провели в Вене, вторую — в Триесте и там сели на пароход, направлявшийся в Александрию. Переправа через Средиземное море прошла успешно. Погода не подвела. Судно, раскачиваясь на легкой волне и не сбавляя ходу, мчалось к берегам Африки. И если бы не мысли о тяжелобольном отце, Людвика чувствовала бы себя совершенно счастливой. За это время она еще больше похорошела, расцвела полной женской красотой. Ее стройное, девичье тело сделалось спелым в солнце супружеских ласк и приобрело мягкие, соблазнительные формы. Неоднократно Гневош с гордостью примечал, как молодые мужчины провожают ее страстными, полными обожания взглядами.
— You have a very pretty wife[8], — признался ему на палубе какой-то седой, аристократического вида джентльмен. — You happy man[9].
Они отнеслись к этим словам как к отцовским, с доброжелательной улыбкой.
В Александрии они задержались на дольше. Пассажирское судно «Победитель», на котором они должны были продолжить путешествие, отходило в Австралию только через три дня. Но на путешествие в глубь материка не было времени. Впрочем, Людвика чувствовала легкую усталость и хотела отдохнуть. Они посетили только Каир.
Тут с Гневошом приключилась необычная история. Осмотрев все городские достопримечательности, он и Людвика зашли в одну из кофеен на берегу Нила, чтобы послушать вечерний концерт. Они расположились под пальмами, которые раскинули свои ветви над двором кофейни. Играл оркестр, состоявший из музыкантов разных национальностей. Кроме местных, с удлиненными, немного птичьими профилями, виднелись лица арабов, турок, евреев, сирийцев и негров.
Музыка, — как правило, громкая, — сохраняла, однако, некоторый стиль — преобладал мотив восточной меланхолии, который перемежевался взрывами страстных мелодий.
Во время одного из антрактов вошел индусский факир с небольшим мальчиком, которому на вид было лет десять. Факир разослал посреди двора коврик и, сев на корточки, начал показывать фокусы.