- Ты не спишь? - спросил он мужчину, который лежал на грязном матрасе в дальнем конце импровизированной камеры, сделанной из толстых листов фанеры размером два на четыре.
Её стены были покрыты рисунками в виде фигур, нарисованных карандашами – изображениями, как предполагал Саймон, членов семей тех, кто был пленниками этой камеры, хотя самым интересным он находил то, что в ней было много рисунков солнца, длинные лучи которого простирались далеко по деревянному полотну, как будто больше всего обитатели стен камеры жаждали солнца - стоять в его оптимистичном сиянии, дающем им надежду.
Но он не мог зацикливаться на таких вещах, рассматривая работу с точки зрения морали, потому что это была наука, а наука её не допускала. Совесть. Сострадание. И худшее из всего этого – чувство вины.
Здесь была развязка. Результатом стало знание, и путь к нему был вымощен замученными существами - зондированными мозгами и сожженной плотью. Сломанными конечностями и обнаженными ребрами. Все это не просто так. По крайней мере, так говорил доктор Барнард.
- Ты не спишь? - снова спросил он.
Мужчина не пошевелился. Идеально.
Саймон вставил ключ в замок и повернул его. Защелка отодвинулась, и, казалось, ее скрип эхом отозвался в коробке восемь на восемь. Сильно накачанный наркотиками, мужчина все еще не пошевелился. Саймон подошел к нему и продолжил обычную процедуру, удерживая добычу и покрывая ее голову холщовым мешком.
Саймон быстро ехал на мотоцикле с коляской через густые джунгли по хорошо протоптанной тропинке. Теперь он был одет в защитное снаряжение, его лабораторный халат был скрыт под мягким костюмом, а его руки и ноги были покрыты толстыми резиновыми перчатками и кожаными ботинками. На его голове был мотоциклетный шлем без забрала - все его снаряжение было выкрашено в зеленый цвет, чтобы он мог слиться с листвой. На боку у него был пристегнут пистолет, хотя за двадцать лет ему так ни разу и не пришлось им пользоваться.
Проехав почти милю, он сбавил скорость, затем остановился на поляне, в центре которой стоял большой плоский камень. Поверхность камня была запятнана кровью бесчисленных человеческих жертвоприношений. И все во имя науки. Эти слова стали его мантрой, особенно в такие моменты, как сейчас.
Саймон выгрузил свой груз из коляски. Мужчина застонал, но не пошевелился. Если бы это был ребенок или даже женщина, Саймон отпустил бы их в джунгли, позволив племени насладиться острыми ощущениями охоты. Но необузданный взрослый мужчина может нанести вред проекту, потенциально представляя опасность для членов племени, что однажды едва не произошло.
Прежде чем он позволил себе какую-либо внутреннюю борьбу с моральной дилеммой, он вытащил из-за пояса мачете и опустил его, отделив голову мужчины от тела одним сильным ударом. Из открытой трахеи вырвался тихий вздох, образовав багровый пузырь, который закрыл новое отверстие.
Затем он быстро расчленил тело, сложив руки и ноги на скале и оставив туловище на земле. Он достаточно наблюдал за племенем, чтобы знать, что они предпочитали обращаться с торсом как с чемоданом, в котором находились жизненно важные органы, которые не употреблялись в пищу, а использовались для веревок и бурдюков для воды.
Саймон отвел взгляд от засохшей крови. Он ненавидел расчленение. Это совсем не походило на науку. Это было похоже на садизм, даже если испытуемые ничего уже не чувствовали.
Объекты.
Мученики во имя науки.
Саймон поехал обратно в поселок.
Как только он преодолел первый поворот тропинки, он остановился и спрятался в маскирующих тенях джунглей, наблюдая. Выжидая, когда они придут и примут его дар.
Прошло несколько часов, прежде чем у скалы появились двое детей. Двое детей, одетых в лохмотья, лишь прикрывающие их гениталии.
Их волосы были заплетены в дреды. По всей видимости, мальчик носил свои дреды довольно давно, гораздо дольше, чем девочка. Его кожа была коричневой, а у девочки – бледной. Они изучили окружающую листву в поисках каких-либо признаков того, кто доставил им дар, а затем мгновение спустя сдались. Девочка нагрузила руки мальчика двумя отрубленными конечностями, как будто это были поленья для костра. Они вернутся к остальным и расскажут им о добыче, скоро их здесь будет как пчел в улье.
Саймон снял перчатку и вытер лицо от пота, затем посмотрел налево. В двадцати ярдах от него, спрятавшись за деревьями, стояла женщина и наблюдала за ним. Охваченный стыдом, он кивнул, предполагая, что этот жест ничего для нее не значит.