Старики неторопливо пьют чай. Потом, потуже перевязав ярко-малиновые, с пушистыми кисточками подвязки пимов — их завязывают под коленями, — выходят из чума.
Юноша гость и отец мальчишек поехали за стадом — мальчишкам устраивают что-то вроде генеральной репетиции.
Потом быстро проносились, фыркая и раздувая ноздри, олени, что-то кричали пастухи, лаяли собаки, мать мальчишек с их младшей сестренкой стояла в стороне.
Старики и отец мальчишек стояли на невысоком крутом холмике, опершись на хореи. Лица стариков неподвижны.
Испугается ли мальчишка бегущего на него рогатого стада?
Низкие плотные тучи касались земли, вода в ручье под сопкой потемнела, морщась на ветру.
Ночью я думаю о мальчишках и о себе.
Сделаем или не сделаем?
Мы решили зимовать на острове Колгуеве.
Приводим в пригодность для жилья и работы очередной дом — нашу новую мастерскую.
Только теперь мы можем, наконец, развязать холсты, развернуть бумажные свертки и, разложив на полу, устроить «отчетную» друг перед другом выставку работ: гуашей, рисунков, набросков, наблюдений, впечатлений, иногда даже записей; можем не торопясь обменяться мыслями, посоветоваться.
У нас впереди не месяц, не лето — целый год. Год самостоятельной работы, за которую мы сами должны отвечать перед людьми, помогавшими нам — делом, советом, молчаливым участием или молчаливым примером.
Друг перед другом.
Одежду нам уже сшили — одинаковые малицы: для работы на «улице» мне удобнее и проще мужская одежда; только в одну малицу вшито малиновое, в другую — голубое сукно.
Кроится ненецкая одежда очень просто и красиво — я бы сказала, конструктивно. Конструкция продиктована строением человеческого тела.
Только спустя большое время мы обнаружили, что у ненцев свои представления о пропорциях человеческого тела: для того чтобы сшить одежду, не снимают мерки, швее достаточно знать длину руки человека или ширину его плеч, остальные размеры высчитываются. По этим данным могут сшить даже обувь. Даже головной убор.
В малице не много швов, ни одного лишнего, и все цветные: чтобы в швы не проникал ветер, они проложены яркой полоской сукна. Иногда на стык шкур кладут пучок длинных белых шерстинок из-под горла оленя: притянутые жесткой жилкой через абсолютно ровные промежутки, эти шерстинки блестят, как бисеринки.
Рукава не стесняют даже резких движений, позволяют свободно втянуть руки внутрь — отсюда и характерные ненецкие силуэты с торчащими пустыми рукавами, напоминающие силуэты русских бояр; в какой-то ненецкой сказке говорится: «Лег на снег, один рукав под голову положил, другим рукавом укрылся — проспал всю ночь». Мы тоже не раз так проводили ночи в пути.
Орнамент никогда не разрежет целую шкуру — его полоса пройдет только в том месте, где нужно пришить другой кусок. Начальная ли он стадия художественного мышления или та, высокая, когда образ уже стал иероглифом, привычной формулой, такой привычной, что забываешь ее первоначальное значение? Орнамент можно разгадывать, как неизвестные письмена, читать, как книгу: каждая женщина-швея что-нибудь добавляет к его старинному рисунку.
Мужская одежда и проще и строже женской. Женская одежда не только богаче украшена полосами орнаментов — на нее идут более ценные, теплые, мягкие и красивые шкуры. Но из самых красивых шкур шьют, конечно, детскую одежду.
Когда бывает очень холодно или предстоит долгий путь, сверху малиц надевают еще совики — парки с капюшонами мехом наружу. Если же парка из нерпы — это своего рода плащ, и шьется он всегда с учетом пятен, расположенных на шкуре, — крупных и мелких, зеленоватых и черных.
Ненцы удивительно чувствуют цвет. Летом ему придают гораздо меньшее значение — летом есть солнце: оно дает цвет небу, куски неба лежат в озерах; есть трава у озер; есть мох и ягодки морошки. Летом есть море. Все это есть только потому, что есть солнце.
Зимой белое пространство снега — как белый лист. С первым снегом появляются яркие пятна новых маличных рубах — их уже не испортят дожди, — пятна самых невероятных, казалось бы, цветовых сочетаний.
Но предпочтение всегда отдается красному цвету.
Что может быть противопоставлено белой тундре и белому морю больше, чем огонь, удивительный красный цветок, осколок солнечного тепла, лелеемый человеком особенно тогда, когда солнце-друг покинуло его?