Человек старается удержать солнце — оно продолжает жить в чумах стойбищ и домах поселков: это круглые сумки — туця; женщины шьют их из шкур, снятых с оленьих лбов. Одна сторона сумки — из белого лба, другая — из темного: ночь и день… Оттуда, где были в шкуре разрезы глаз, сейчас смотрят глаза из цветного сукна с цветными ресницами, есть и узорные зубы — пасть. А вокруг, по контуру сумки, идут красные узкие полосы кожи — жесткие лучи солнца.
В марте, самом холодном месяце года, в очень морозном воздухе по сторонам настоящего солнца, сопровождая его в движении, сверкают еще два солнца, поменьше; к сумке, где женщины хранят сплетенные оленьи жилы, кусочки белых шкур, цветные лоскуты сукна и уже сшитые полосы узоров, к сумке-туця тоже пришиты маленькие солнца для хранения наперстка и иголок — маленькие солнца с красными лучами из жестких крашеных полос кожи.
Спички были редкостью — их привозили купцы.
Огонь добывали с трудом, огонь старались сохранить. До сих пор в языке живет выражение «кормить огонь», чтоб он не умер, чтоб жил там, где живет человек. До сих пор на праздничных хореях, там, где надето копье, трепещет на ветру красная кисточка из полосок сукна или кожи; развеваются над копыльями женских нарт красно-оранжевые языки; верхняя часть саней сплошь оплетена крашеной шкурой — меховые люльки лежат в кольце пламени и тепла.
Завтра придет последний пароход. По этому поводу не говорят трогательных слов, но все отправляют последние «регулярные» письма, но какими глазами провожают его островитяне!..
На острове нет посадочной площадки. Самолет вызывают в особых, экстренных случаях — тяжелобольной, срочная операция, кого-то унесло в море.
Последний пароход стоит на рейде.
С этим пароходом мы отправляем официальное письмо директору института и руководителям наших мастерских о том, что мы остаемся на острове.
Конечно же, мы сами должны отвезти эти письма на пароход.
Большая вода — бот «Колгуевец» отходит прямо от причала.
Наш бот никак не может подойти вплотную к борту парохода — мы как на качелях. То маленький бот взлетает выше черной громадины, выше капитанского мостика, то проваливается в скользящую пропасть без волн.
Чтобы попасть с бота на корабль, нужно прыгать.
— …Вы-то зачем здесь? — Элегантный капитан Жуков в черном блестящем дождевике вдруг забыл, что перед ним дама.
— Вы не остаетесь? — Голос в рупор едва слышен нам.
— Нет, мы приезжали попрощаться. Вот письма.
На палубе у борта появляется старпом Борис Гермогенович Грибуля. Жестами он приказывает нам не прыгать на пароход. И еще что-то — трудно понять.
Мы ждем — сейчас наш бот выше палубы парохода. Но капитан и старпом стоят так, что прыгнуть некуда; через минуту мы оказываемся ниже линии освещенных иллюминаторов. Потом снова стремительно идем вверх — письма переданы удачно.
Теперь они опять подают нам знаки — внимание! — и, когда волна снова подбрасывает наш бот на один уровень с бортом парохода, старпом бросает нам какой-то сверток с метр длиной. Ловим его.
Но с палубы парохода подают нам еще какие-то знаки; темно, ветер — не разглядеть…
— Ловите!
На этот раз что-то маленькое, привязано за веревку. Убедившись, что мы поймали и этот мокрый предмет, отпускают конец веревки. Борис Гермогенович прощально машет рукой и бежит по палубе — кончать дела с островом.
Островитяне по очереди прыгают с парохода на бот, тоже привязанные веревками.
Капитан прикладывает руку к фуражке под черным капюшоном.
— Салют!
Гудок. Еще гудок…
Пароход быстро пропадает в темноте.
Начинается отлив — надо пересаживаться в шлюпку. Эта процедура не многим отличается от высадки с парохода на бот.
Забрав свои сокровища — в темноте нельзя понять, что это такое, — идем в дом.
Раздеваемся у порога — с нас стекают лужи воды.
Смываем соль с лиц и рук.
Теперь рассматриваем привезенное. Вся обмотанная веревкой бутылка коньяку и — мы даже не сразу понимаем, так это неожиданно — туго связанная и обмотанная гофрированными картонными обрывками какой-то упаковки елка… Настоящая зеленая елка.
Неожиданно рано, в первых числах октября, выпадает снег. Снег уже лежит нетающим толстым слоем, а море еще плещется. До тех пор, пока не замерзло море, островитяне считают, что еще лето.
Потом на море появится шуга. Откуда-то приплывут круглые льдины, и море начнет замерзать.
Приливы и морские течения еще часто будут ломать лед, раскалывая его трещинами, в которых видно, как дышит море. Островитяне говорят, что над трещинами стоит «морской пар».