Самолет делает третий круг, и от него отделяются темные комочки — один, второй, третий. Четыре.
Самолет делает еще один круг, покачивает над ручьем крыльями. Все.
Набирает высоту, удаляется.
Удаляется гул его мотора — увеличивается тишина над островом.
Все стоят и смотрят вслед самолету. Пока он совсем не растворится в просторе неба, пока хоть чуть слышен его гул, никто не подбирает мешки с почтой — с письмами, связками газет, посылками.
К бумажным мешкам привязаны красные флажки — их далеко видно на снегу.
Бумажные мешки привозят в одну из комнат фактории — здесь вдруг умещается весь поселок, включая и собак.
Пахнет одеждой из оленьих шкур сырой выделки, тает снег на обуви — его не выбивают. Не до этого.
Последний пакет. Адрес: «Колгуев, художникам». Под веревкой маленькая записка: «Достал почти все. Белил — 100, кобальта — 60; гуашь не достал. По совету художников посылаю мел, красители в порошке и столярный клей. На всякий случай пишу рецепт приготовления, сделаете сами. Вместо бумаги посылаю потолочные обои, все равно белые. Еще два лимона — больше не было. Спирт от себя оторвал. Всегда приду на помощь, желаю успеха. Радируйте. Александр Косцов».
Вспоминаем, что Саша Косцов не знал наших фамилий…
Март — самый холодный в году месяц. Месяц, «когда скрип полозьев слышен от края до края земли», поется в немецкой песне. Но в марте уже светит солнце — все равно уже весна.
Собаки, одурев от блаженства, щурясь, сидят на солнце и даже пропускают возможность устроить драку или накинуться на кого-нибудь всей лохматой, ощетинившейся сворой, наполнив поселок оглушительным лаем.
День в марте еще короток, и когда мы, вымыв кисти и тщательно отмыв руки, выбираемся в гости, поселок уже голубеет в свете звезд.
Идя в гости в дома, где стойко живет запах недавно снятых и выделываемых «по-сырому» оленьих и нерпичьих шкур, нужно очень тщательно мыть руки: ненцы не выносят запаха керосина или скипидара. Банки с керосином держат плотно закрытыми, на специальных вешалах вдали от домов; бутылку со скипидаром или керосином, которым мы разводим краску или моем палитры и кисти, брезгливо, двумя пальцами, вытянув руку, выносят из чума; налить лампу — пренеприятное дело; знакомый старик в Каре, наш друг, всегда просил Володю покупать ему керосин и заправлять лампы; перед приходом гостей нам нужно было основательно проветривать и без того не слишком теплый дом, чтобы хоть немного удалить из него постоянный запах скипидара и краски, который мы уже совершенно не ощущаем.
Дверь из сеней в кухню завешана шкурой от холода, который врывается белыми клубами. В дом надо входить, как в чум, треугольником откидывая конец шкуры. Мы уже научились так входить — островитяне говорят, что сперва мы это делали, как нерпы, выбирающиеся на лед.
В кухне выбиваем снег из одежды и обуви, особенно из подошв, специальной плоской палкой, нередко украшенной орнаментом. Снег, тающий на одежде, портит шкуры.
Глаза привыкают к свету ламп. Одна из них стоит прямо на полу, другая на квадратной дощечке, подвешенной на медных цепочках, — так подвешивают лампы (или светильники с нерпичьим жиром) в чуме, где нельзя прибить (некуда) полку.
В доме живут немного как в доме и немного как в чуме. Стоят большой стол и табуретки, но чай пьют, чаще всего сидя на шкурах, которые постланы на полу, за маленьким привычным столиком.
Печку тоже топят, как костер, подкладывая по одному обычной длины поленцу, пока не закипят чайники. Кухня — самая теплая и самая тесная часть дома: здесь больше всего вещей.
В кухне развешаны по стенам пучки сухой травы, из которой делают стельки и вяжут коврики — подстилки. Здесь же висят гусиные крылья — для веников; оленьи, со спины и ног, сухожилия — для ниток; на вешалках, устроенных над печкой, как в чуме над костром, сушится меховая одежда и обувь.
Растянутые на палках, сушатся нерпичьи шкуры и шкурки птиц, чаще всего гагар; висят набитые мхом чучела бельков, детей нерпы, с разноцветными суконными ресницами и такими же яркими суконными носами.
Остальные стены в доме украшает огнестрельное оружие различных систем. Здесь есть все: завезенные еще норвежскими купцами, вышедшие из употребления на родине ружья, двустволки и мелкокалиберки новейших марок, немецкие трофейные карабины и ружья совсем уж загадочного происхождения.
В кухне над очагом висит закопченный котел, в котором по вечерам варят мясо, и другой, в котором варят еду для собак; низко в углу на медных цепочках висит перекочевавший из чума медный умывальник — ковшик.