Крохотная точка на карте. Восточное побережье Карского моря. В этой точке и кончается Карское море. Кара. Байдарацкая губа.
Мы кричим в один голос:
— Давайте!
Адмирал морщится — очевидно, необязательно так громко — и очень спокойно, тихо, очень мягким голосом говорит:
— Сырое мясо есть будете?
Смеемся уже втроем — мы и начальник канцелярии.
Через полчаса у нас уже масса бумаг — в порты, метеостанции, в Арктическое пароходство, к капитану судна «Бежецк» и к товарищу Грисюку.
Бумаги подписаны: «Страхов, начальник канцелярии Главсевморпути; Бурханов, адмирал».
Прикинув в уме вес наших ящиков — эти ящики, пожалуй, не так-то легко украсть, — мы оставляем их на причале у железнодорожного вокзала и бросаемся искать «Бежецк», капитана, катер, Арктическое пароходство и товарища Грисюка.
«Бежецк» очаровал меня сразу: большой, серьезный, черный; стучат работающие лебедки. Трюмы уже полны, и теперь прямо на палубу складывают двери и окна, новенькие желтые двери и окна; привязывают. Укрывают брезентом и снова привязывают. Потом сверху моторные шлюпки — и тоже привязывают.
Нельзя сказать, чтоб команда была счастлива оттого, что в этот момент появляемся еще и мы со своими ящиками, которые тоже нужно поднимать с катера лебедкой, укрывать брезентом и тоже привязывать.
Нас никто не встречал в Архангельске. Не перевозил «мотором» наши ящики. Перед самым отъездом из Киева нам пришла телеграмма, что Косцов, наш Сашка Косцов, утонул в Кузнечихе. Мотор «забарахлил», волной от проходившего тяжело груженного парохода опрокинуло лодку. Сашка не выплыл — Сашка, прекрасно управлявший мотором и такой же прекрасный пловец. В мирной, всегда спокойной Кузнечихе. Не только радости, но уже и потери привязывают нас к этой земле.
Вместе с моряками машем остающимся на причале женщинам, машем Архангельску.
Через три часа о нос «Бежецка» с хорошо знакомым шумом разбиваются невидимые в темноте волны Белого моря.
Утром их сменяют зеленые, с лиловатой пеной волны Баренцева.
Солнце неожиданно, как всегда на море, прорвавшись через туман, светит в темно-красные берега; на одном из них виднеется крохотная избушка, еще одна, еще какие-то строения. Мы проходим мимо. Меня не оставляет ощущение, что вот прошла мимо какая-то земля, на ней живут люди, а я на этих берегах, может, никогда не побываю, не узнаю живущих в этих избушках людей, людей, которые строили их, чтобы жить у стыка холодных морей, и мне кажется, что на этих берегах осталось что-то очень для меня важное, очень мое… Как часто вынуждены мы пройти мимо таких берегов, чтобы хватило времени дойти…
Миновав пролив между островами Вайгач и Новая Земля, «Бежецк» уже в Карском море.
Мокрые ступеньки раскачивающегося трапа выскальзывают из-под нерпичьих пимов, с глухим звуком, отдающимся где-то внутри корабля, ударяются о мокрый черный борт — это мы, наконец, спускаемся в шлюпку. Отчаливаем. «Бежецк» делается чужим, все мысли — к берегу, о береге. Со шлюпки он даже и голубой полосой не виден; а море не успокаивается, и через некоторое время мы уже мокрые.
Володя улыбается — что ж, началось.
Я считаю, что мне все же необыкновенно везет.
Много дней было туманно и пасмурно. Мелкий дождь смешивался с брызгами разбивающихся волн. И вот сейчас, когда шлюпка наша, огибая песчаную отмель, повернулась так, что стала видна серая, пятном, земля, выглянуло солнце.
Оно могло выглянуть и раньше: по небу уже несколько часов вместо клочьев тумана неслись плотные, резко очерченные облака, но солнце выглянуло именно сейчас, и сразу стали видны линии буро-лиловых сопок с упругими спинами — твердая, недвижная земля над текущим блестящим морем, земля с большими пятнами сверкающего снега; стали видны обрывистый берег, и скалы, и отдельно окруженный водой остров — мы потом узнали — Халеу-Ного, Остров, На Котором Живут Чайки. И берег и остров обведены белыми контурами — пеной разбивающихся волн. Белым контуром обведены и черные камни, торчащие из воды у полосы песка.
Мы приближались к берегу. Сзади, удерживаемый туго натянутой якорной цепью, вздрагивал «Бежецк», а с земли уже доносился запах йода — запах водорослей, гниющих на берегу, запах болот, листьев морошки, теса, просыхающих на ветру сетей, смолы, собачьей шерсти, — разве найдешь название и определение всем удивительным запахам, несущимся с земли? Запахам земли.
Мне всегда хотелось рассказывать об этом, записать запахи, как записывают звуки, как музыку, — только в привычной мне форме, в технике черно-белой гравюры.