Море тоже было темное, лилово-синее. Казалось, что пустынный и мрачный этот пейзаж всегда был и будет таким.
Я возвращалась в поселок. Солнце уже коснулось моря; оно не опускается здесь в него вертикально — оно скользит по линии, где соприкасаются море и небо, скользит, скрываясь постепенно, а в тот вечер солнце было очень оранжевое и очень яркое.
В поселке последнее время работали плотники, собирали привезенные дома.
На сваях, еще не ушедших в болото, на новеньких светло-золотистых сваях лежали бревна в пять или шесть рядов, а на них, кажущиеся против света огромными, стояли окна и двери. Они стояли совсем вертикально, скрепленные перекладиной — уровнем; благодаря им в пространстве угадывались объемы и контуры будущих домов. И в эти окна, спускаясь в синее море, светило солнце.
А вокруг, сваленные прямо в болото, в воду и развороченную трактором бурую жижу верхнего, подтаявшего слоя тундровой мерзлоты, лежали еще целые кучи новеньких бревен, и были вбиты в жидкую грязь светлые, желтые сваи для новых домов.
Отсюда и начался рассказ из папки гравюр, который называется «Солнечные ночи».
Постепенно привыкнув к нам, охотники, приезжая в поселок, приходят в наш дом пить чай, поговорить о новостях.
Мы живем в доме знатного охотника комсомольца Алексея Тайбарея, по-семейному — Ядей-Ко.
Кроме нас, в доме у него живут мать, жена и брат почти одного с нами возраста, двое каких-то юношей — они братья, и еще двое юношей — они тоже братья, да еще отец одной пары братьев.
Когда начинаются заморозки, но река еще не замерзла, семья Тайбареев уезжает на свой охотничий участок вверх по Каре.
Отправляется не только эта семья.
Никаких особых сборов нет, как всегда, невозможно выяснить, на какой же день назначен отъезд. Но когда, наконец, приходит день отъезда, причал становится вдруг удивительно живописным: здесь появляются свертки шкур, меховых одеял и меховых одежд, связки капканов, ведра, выварки, цинковые корыта, наполненные разной посудой — чайниками, кружками, мисками, ковшиками-черпаками, в одном корыте даже примус. Все у всех одинаковое — то, что можно купить в магазине. Многое, почти все, заново покупается к зимовке.
На причале лежат весла, пешни, связки лыж: лыжи часто ломаются; связки ружей в чехлах из шкур; горками нагромождены нарты; привязаны упряжки; возбужденные предотъездной суетой собаки рвутся с привязи, рычат, кусают своих и чужих; мелькают сморщенные злобой носы и сверкающие клыки; стоя на задних лапах — ошейник не дает устроить настоящую свалку, — заливаются звонким и хриплым лаем, галдеж стоит невероятный, невозможно разговаривать, нельзя разобрать ни одного слова. Тут же лежат меховые люльки с медными украшениями; в люльках спокойно спят дети.
Охотники и женщины — в лучшей своей одежде, в цветных маличных рубахах, с ярко-малиновыми подвязками пимов, — торжественные и совершенно невозмутимые, ожидают мотористов лодок, иногда веслами или хореями разгоняя собак.
Наконец лодки у причалов. В них складывают шкуры, тюки чумов, всю утварь, кроме чайников — они остаются под рукой. Потом усаживаются женщины (они уже выудили из этой свалки вещей люльки и держат их на коленях), ребята нешкольного возраста, и только после этого самое сложное — мужчины растаскивают по лодкам упряжки.
Лодки отчаливают и идут вверх по реке, наполняя холодный воздух стуком моторов и лаем неугомонившихся псов.
Мы пока остаемся в поселке — воевать со щелями в нашем доме и вообще как-то благоустраивать свой быт.
Дом светлее, удобнее и просторнее чума, однако очень часто возле дома, в который только что вселилась семья охотника, стоит и чум… Почему?
Все старые дома в поморских деревнях, все охотничьи избушки на побережье сложены из круглых бревен с пазами, так что бревна плотно прилегают друг к другу и ветру трудно проникнуть внутрь дома.
Все новые дома складываются из квадратных в сечении брусьев, которые кладут один на другой, как кирпичи.
Дома собирают и осенью и зимой — полярное лето коротко, — только к следующему лету просыхает мох-конопатка в швах, просыхают и бревна. В щели между брусьями свободно проходит лезвие ножа — в поселке удивляются тому дому, в котором зимой нет снега.
Делать брусья без пазов, конечно же, проще и быстрее. Но сколько нужно дополнительных усилий, чтобы здесь, далеко за Полярным кругом, в таком доме можно было жить. Зимой в таких домах невероятно холодно, и мы тоже предпочли бы жить в чуме: костер требует меньше дров, чем печка.