Бодлей ответил Бэкону не сразу, но согласием, не забыв вместе с письмом послать молодому человеку 30 фунтов («на ваше нынешнее довольствие (for your present supply)»), первый гонорар за будущую службу. Кроме того, Бодлей объяснил Бэкону, что от него требуется. Поскольку Франция – страна двух вероисповеданий, то Фрэнсису следует внимательно следить за отношениями между католиками и гугенотами, выяснять, кто поддерживает на местах каждую религиозную группу, как балансирует между носителями разных конфессий королевская власть, каковы мнения и настроения в обществе, интересоваться состоянием гаваней и городов, зданий, арсеналов, дорог, изобретениями («ingenious inventions») и т. д. Фрэнсис должен был собирать информацию и как англичанин, который готов служить интересам своей страны, и, что важнее, как христианин (точнее, англиканин), оберегающий свою Церковь от любых опасностей. Иными словами, Бодлей ждал от Бэкона не вульгарного шпионажа, т. е. не траты времени на «выуживание последних новостей, слухов, известий о придворных интригах (graces and disgraces), ибо все это может случайным образом измениться до того, как вы вернетесь домой», но более глубокой информации, касающейся «родственных связей, альянсов и состояний их знати, соотношения между количеством нобилей и чиновников, устройство их судов, их законы, как они принимаются и исполняются, насколько королевская власть оказывает влияние на принятие различных актов и распоряжений, как много у них налогов, податей и сборов в пользу короны, какие у них есть свободы и повинности, какова дисциплина в войске и какова готовность к войне, каково состояние дорог, что делается для увеличения торговли, поощрения искусств и мануфактур» и т. д.
Бодлей особо подчеркнул, что Фрэнсис не должен «попусту тратить свои душевные силы и бесценное время своего путешествия на собирание пристрастных мнений и суждений обо всем на свете, а также на уйму низменных пороков и манер людей, или же на общую испорченность этого времени, т. е. на все, что будет полезно лишь юмористам для их шуток и застольных бесед», нет, молодой человек должен направить «свой ум и усердие главным образом на то, чтобы наставлять себя во всех вещах, существующих между небом и землей, что принесет ему добродетель, мудрость и честь и что сделает его жизнь более полезной для его страны и его самого, более благоприятной для его друзей и более угодной Богу»[78].
И Бэкон старался, тем более что задание Бодлея расширяло его кругозор и давало богатую пищу для ума.
Как уже упоминалось выше, в конце 1577 года французский двор провел несколько месяцев в Пуатье, где король встречался с дипломатами и придворными Генриха Наваррского. Естественно, английское посольство тоже там присутствовало. В Пуатье Бэкон познакомился с молодым французом «большого ума, но несколько болтливым (juvene ingeniosissimo, sed paululum loquaci)», который постоянно «ругал манеры стариков и говорил, что если бы их мозги были видны так же, как их тела, то первые выглядели бы столь же кривыми, как последние»[79]. Кто это был – неизвестно, возможно, Максимильен де Бетюн (Maximilien de Béthune; 1560–1641), впоследствии герцог де Сюлли (Duc de Sully), будущий глава французского правительства при Генрихе IV. Если так, то Бэкон мог узнать от разговорчивого придворного куда более интересные вещи, нежели состояние старческих мозгов. Кроме того, Фрэнсис свел знакомство с секретарем герцога Алансонского, тоже ценная фигура для выполнения его миссии и получения очередных 30 фунтов (а то и большей суммы).
Полет, оказавшись in loco parentis, весьма ответственно отнесся к своей роли. Он не только оплачивал в меру возможности расходы на содержание Фрэнсиса, но и нанял для него учителя. Поначалу то был некий мистер Данкамб (Duncumb), который стал наставником Бэкона и детей посла. Но Данкамб в октябре 1577 года вернулся в Англию, и Полет, не без труда, нашел ему замену. Приняв во внимание совет Ж. Отмана не нанимать учителей из местных жителей, поскольку они могут оказаться шпионами, посол пригласил в качестве schoolmaster для своих детей и Фрэнсиса… самого Жана Отмана. Выбор оказался весьма удачным. (Кстати, Ж. Отман впоследствии переведет на французский «Историю короля Генриха VII» Ф. Бэкона.)
За годы пребывания во Франции Бэкон подружился со многими членами посольства Полета, в частности с Томасом Фелиппесом, известным также как Филлипс (Thomas Phelippes; 1556–1625), выдающимся криптографом, работавшим на сэра Фрэнсиса Уолсингема (Sir Francis Walsingham; ок. 1532–1590). Фелиппес мог шифровать и расшифровывать тексты, написанные на основных языках, которыми пользовались правительства Западной Европы (французском, итальянском, испанском, немецком и латинском). Он прославился тем, что сумел раскрыть сложный код испанцев, благодаря чему английское правительство узнало детали плана завоевания Англии (правда, на это Фелиппесу потребовалось двадцать дней). Его звездным часом стало участие в разоблачении заговора Э. Бабингтона. Мария Стюарт, будучи в заключении в Шеффилдском замке, сумела в 1586 году начать (под контролем своего тюремщика Э. Полета) переписку с католиком Энтони Бабингтоном, в которой подробно обсуждался план ее освобождения и убийства Елизаветы I (по другой версии, Мария Стюарт была искусно вовлечена в эту переписку и заговор был спровоцирован агентами Уолсингема). Письма Бабингтона были зашифрованы и их содержание стало известно в Лондоне благодаря усилиям Фелиппеса, сумевшего подобрать ключ к шифру. У Фелиппеса был еще один талант, который разведка Уолсингема также широко использовала: криптограф мог подделывать любой почерк. В сочинении «De augmentis scientiarum» (1623) Бэкон рассказывает о шифре, изобретенном им «еще в ранней юности, в бытность нашу в Париже»[80]. Разумеется, этот шифр появился благодаря его общению с Фелиппесом.
80