— Меня зовут Мария.
— А меня — дон Хавьер Солано.
— Где мои мама и папа?
— Ты не помнишь, что с тобою случилось?
Она вперила в него безучастный, пустой взгляд.
— Твои родители оставили тебя здесь.
— Они бросили меня здесь.
— Но это ничего. Теперь я стану о тебе заботиться.
— Станешь обо мне заботиться.
— Ты не против?
Кажется, она поразмыслила над этим вопросом.
— Не против.
Солано сунул пачку фотографий на прежнее место, в отделение своего бумажника, взвесил его на ладони. Пришла пора двигаться дальше, он первый это понимал. Пришла пора оставить прошлое, свою старую семью, свою прежнюю жизнь позади. Сейчас Мария была для него всем. Бог послал ему ее. Она была ему воздаянием, вторым шансом сделать что-то хорошее для человека, который в этом нуждался, искупить вину перед собственной дочерью.
Солано пристально глядел в пламя костра. Нет… Он не мог заставить себя сжечь бумажник. Может, получится закопать его где-нибудь? Это решение выглядело более подходящим.
Поднявшись, Солано направился к наскоро сколоченной лачуге, где проводил свои ночи, днями понемногу возводя прочную хижину. Мария лежала на соломенном матрасе — крепко спала, прижав к себе куклу, которую звала Анжелой и которую он также спас, выудив из канала.
Встав на колени, он подтянул лоскутное одеяло под самый подбородок спящей девочке.
Завтра он отправится в город, повезет на продажу цветы и овощи, чтобы купить спички, и рис и сахар, и другие припасы. Ему предстояло впервые оставить девочку в одиночестве, и он боялся, что с ней может что-нибудь случиться. Правда. Мария пообещала ему, что с нею все будет хорошо, и Солано был склонен этому верить. Вопреки всем умственным недостаткам, она была крепкой и выносливой, вполне могла постоять за себя.
Улыбаясь спящей Марии сверху вниз, Солано решил, что привезет ей что-нибудь с блошиного рынка. Девочка так обожает свою куклу…
Может, удастся найти и подарить ей еще одну?
Елизавета
Елизавета смотрела, как Зед осторожно приоткрывает дверь хижины, сама не зная, кого ожидать за ней — громилу с топором, не иначе, но стоявшая на пороге женщина в пончо и изорванных джинсах определенно не входила в список этих ожиданий.
Женщина была миниатюрна, ростом не выше Питы, но в отличие от нее скорее тоща, чем фигуриста. Как и у Питы, волосы у нее были длинные и вились; такие же мокрые и спутанные из-за ветра с дождем — и в придачу усеяны запутавшимися в них сухими листьями и мелкими веточками. Лицо женщины скрывало некое подобие маски. Похоже, ее изготовили, вырезав лицо у особо крупной куклы. В двух овальных отверстиях, предназначенных для кукольных глаз, виднелась пара глаз самых настоящих — карих с красноватым оттенком, — которые смотрели напряженно и пристально.
В одной руке женщина держала куклу, зажав ее волосы в кулак; в другой — длинный нож.
— Бляха-муха, ты кто такая? — выпалил остолбеневший Хесус.
— Меня зовут Мария, — ответила женщина пронзительным, чистым голосом, до дрожи похожим на механический. Из-за маски Елизавете не были видны движения ее губ, и она была готова поверить, что слышит магнитофонную запись.
— У нее нож! — ахнула Пита. — Это она убила Нитро! Стреляй, Зед!
Успевший сделать пару шагов назад Зед навел на женщину пистолет. Та посмотрела прямо в дуло, но не выказала ни малейшего страха.
— Скажите ей, чтобы бросила нож, — прошептал Зед на английском.
Елизавета подошла и встала рядом с ним. Вытянув вперед руку, она спросила:
— Ты можешь отдать мне нож, Мария?
— Это мой нож! — был ответ.
— Да, я знаю. Но ты можешь одолжить его мне, на время?
— Это мой нож! — свирепо рявкнула Мария.
Елизавета выставила перед собою руки ладонями вперед:
— Хорошо, хорошо.
В беседе наступила временная передышка. Затем женщина — Мария — заговорила снова:
— Я хочу есть… — Голос вновь совершенно спокоен.
— Зед, она голодна, — перевела Елизавета. — Дай ей какой-нибудь из своих овощей.
Зед выудил из кармана морковину и протянул гостье:
— Это последняя.
Мария воззрилась на нее, не трогаясь с места.
— Ты ее не хочешь? — спросила Елизавета.
— Куда мне положить мою куклу?
— Может, просто отдашь ее мне?
— Это моя кукла! — с прежним напором.
Руки вверх, ладони наружу.
— Хорошо, хорошо! — Елизавета рылась в мыслях, нащупывая выход из ситуации. — Тогда почему бы тебе не положить ее на стол?