На похоронах Питы меня не было. Я хотел пойти, но не мог. Ее родня с друзьями разорвали бы меня на куски. Если верить россказням, которые эти люди начинали плести всякий раз, стоило репортеру подсунуть им микрофон, я был Антихристом, лживым гринго, обманутым любовником и в угаре мести зациклился на одном: запятнать чистую память о Пите и засадить Хесуса в тюрьму за преступление, которого тот не совершал.
Так или иначе, но через несколько дней после похорон Питы я побывал на ее могиле. Тут-то хляби разверзлись, и я смог наконец предаться скорби. Рыдал так, что едва швы не разошлись. Я любил Питу. До какого-то момента, наставшего несколько месяцев тому назад, мы замечательно с нею ладили. Она не была злым человеком, и я не винил ее за предательство в последний момент. Хесус манипулировал ею точно так же, как пытался манипулировать всеми нами.
Ни Пеппера, ни Розу я больше никогда не видел, а вот с Елизаветой мы стали проводить помногу времени вместе. Ее моментально уволили из гувернанток («Ни одно уважаемое семейство не может поддерживать связь с персоной, пользующейся столь дурно обретенной славой», — объяснил ей российский олигарх), и я предложил ей пожить в моем доме… Интимная связь, возникшая между нами в ту ночь на острове, довольно скоро выросла в нечто реальное и прочное. Поначалу, ухаживая за нею, я чувствовал уколы совести. Но твердо сказал себе, что не делаю ничего дурного. Пускай Елизавета с Питой были подругами, Пита уже мертва. Изменить этого я не мог. И не видел причин, по которым память о ней могла встать между нами и разрушить наше счастье.
А другая сторона медали — тот факт, что Елизавета была бывшей девушкой Хесуса? Ну… к черту его. Плевать мне хотелось на его сраные чувства. Этот парень, дай только волю, влепил бы мне пулю между глаз — и не поморщился бы. Пускай гниет в тюрьме — а этим, между прочим, он как раз и занимался. Суд над ним длился ровно неделю. Учитывая наши показания, заодно с данными экспертов, потрудившихся в хижине и исследовавших одежду Хесуса, вынесенный вердикт «Виновен» даже не мог быть обжалован. Судья оштрафовал его на триста тысяч долларов и приговорил к пожизненному заключению в «Альтиплано», федеральной тюрьме строгого режима, где отбывали свои сроки печально известные в Мексике наркобароны да убийцы.
Со своей стороны, я завязал с выпивкой — уже после того, как мы с Елизаветой поженились и купили дом в Тусоне. Но не одним махом: не думаю, что я смог бы или хотел сделать это резко. Сначала я стал пить умеренно (кажется, это самое подходящее определение), распрощался с крепкими напитками и в итоге обрел вкус к кое-каким выдержанным винам с нелепыми ценами. Более того, за тот первый год по возвращении в Штаты мои головные боли сошли на нет; я смог вернуться на гоночный трек и довольно быстро набрал былую форму.
На данный момент — а я только что завершил сезон 2010 года пятым чемпионством в кубковой серии — мои общие достижения составили 68 побед, 301 финиш в «первой десятке» и 25 поул-позиций.
Совсем не хило для парня, чью карьеру объявили завершенной еще прежде, чем та стартовала как следует.
Вот поэтому-то я и не испытывал большой тоски, планируя объявить о своем уходе из спорта по окончании следующего сезона. Возраст и усталость тут даже ни при чем. Не думаю, что когда-нибудь мне надоест участвовать в гонках. Просто мне хочется проводить больше времени со своей семилетней дочерью Анютой. Она не биологическая дочь. Мы с Елизаветой долго пытались завести ребенка, но в итоге обнаружили, что бесплодны. Тогда Елизавета и предложила оформить опеку над ребенком из другой страны — конкретнее, из России. Не с позиции национализма, нет. Просто Елизавета не понаслышке знала об условиях, в каких воспитывались тамошние сироты, и ей хотелось дать малышке ту жизнь и те возможности, каких никогда не было у нее самой.