Выбрать главу

Хесус развел руками:

— С глаз долой — из сердца вон?

Пита кивнула:

Он хотел забыть их, забыть свою прошлую жизнь.

— Тогда зачем вообще было беречь снимки с бумажником? Почему бы…

Зед оборвал себя на полуслове, а когда заговорил вновь, его голос был тих и спокоен:

— Элиза, не шевелись.

7

Елизавета застыла стоп-кадром: мышцы натянуты, каждый нерв в теле гудит от внезапной тревоги.

— Что случилось?

— У тебя кое-что неприятное на спине, — ответил Зед.

Пита и Хесус сидели прямо перед нею, а Зед и Нитро — по обе стороны. Им стоило только повернуть голову, чтобы увидеть ее спину.

— Вот черт… — процедил Нитро сквозь зубы, увидев то, что прежде него заметил Зед.

— Да что там? — выпалила Елизавета.

Пита и Хесус на четвереньках обошли ее, чтобы тоже посмотреть. И оба тихо ахнули.

— Что там? — Она ничего не чувствовала на своей спине. Тем не менее ей очень хотелось содрать с себя топик и швырнуть в дальний угол. Только она этого не сделала. Какое бы существо ни привело в ужас остальных, оно могло ее укусить.

Зед уже поднялся и бродил по комнате, что-то искал.

— Да что же там? — дрожащим голосом повторила Елизавета.

— Сиди смирно, — посоветовал Нитро. И повернулся к Зеду: — Бери пилу.

Пилу? Зачем им пила! Что они собрались там отпиливать? Что это такое!

Елизавета хотела опять спросить, что там на ней, но не стала. Уже поняла, что не желает этого знать, пока не избавится от напасти.

Зед вернулся с пилой. Заржавленное полотно, острые зубья.

— Осторожно, — шепнул Нитро. — Просто подсунь снизу.

Елизавета ощутила, как лезвие пилы прижалось к ее спине, рядом с левой лопаткой.

— Просовывай, но не торопись.

— Я пытаюсь!

— Ай! — спину обожгло, будто каленым железом.

— Он ужалил ее! — вскрикнула Пита.

— Держи! — сказал Хесус.

Поддавшись слепой панике, Елизавета вскочила на ноги, срывая с себя топик, бросила его подальше и осталась стоять в одном лифчике. Пита вопила во все горло, и она присоединилась к подруге.

— Уже всё? — выкрикнула она. — Его больше нет?

— Да, да, — ответил Зед.

Хесус и Нитро поспешили к ее топику. Нитро ткнул в него ногой, пытаясь выманить наружу того, кто бы ни прятался в складках.

— Что это было? — спросила Елизавета. — Оно меня укусило!

— Не укусило, — покачал головой Зед.

— А по ощущениям…

— Оно тебя ужалило.

Ужалило? Что-то вроде осы?

— Вот он! — выкрикнул Хесус.

— Убейте его! — взвизгнула Пита.

Елизавете стало нехорошо. По полу, выпутавшись из складок топика, бежал здоровенный, жирный скорпион. Он был черный, с занесенным над телом, разделенным на сегменты хвостом. Одни клешни по паре дюймов длиной.

И он сидел у нее на спине!

Он ужалил ее.

Нитро пытался затоптать насекомое своим пляжным шлепанцем, но оно увернулось и скрылось под столом.

— Сука! — выругался он.

— Добей его! — настаивала Пита.

Зед, все еще с пилой в руках, отошел к столу. Он согнулся в три погибели и плашмя врезал пилой по полу, метя в жуткое насекомое.

— Попал по нему? — осведомился Хесус.

— Еще дергается.

Зед снова и снова ударил полотном пилы об пол. Секундой спустя выпрямился, держа полотно перед собой. Скорпион распластался на нем, боевое тельце изломано и вывернуто.

— Покойник, — определил Зед.

8

— Он ужалил меня! — сказала Елизавета, скрещивая руки на груди. Ее ничуть не заботило, что она стоит здесь полуголая; сейчас ей было не до скромности. Ее трясло от страха, тело покрылось гусиной кожей. — Скорпионы жутко ядовиты, а эта тварь меня ужалила, — Многие совершенно безвредны, — возразил Нитро.

— Многие? А вон тот? — Она ткнула пальцем в здоровенное чудище на полотне пилы, которую Зед положил на крышку стола.

— Повернись, — распорядился Хесус. — Дай мне посмотреть.

Елизавета повернулась к свету.

— Краснота есть, — сказал он. — Но выглядит не так уж плохо. Как ты себя чувствуешь?

— Ты что, врач? Тебя когда-нибудь жалили скорпионы? — Она злилась, слегка в истерике, но имела полное на это право. Пусть большинство скорпионов безвредны для людей, яд некоторых смертелен. А уж этот… Боже мой, какой он большой.

— Как самочувствие? — повторил Хесус.

— Больно. Как пчелиный укус.

— Но дышишь ты свободно, говоришь без труда? Это хорошо.