Как следствие, Аспер быстро впал в немилость в ортодоксальных медицинских кругах, и вскоре ни одна из государственных психиатрических больниц не соглашалась с ним сотрудничать — в Штатах, во всяком случае. В 1957 году Аспер не выдержал и перебрался со своим сомнительным цирковым номером в Мексику, где вернул себе славу великого целителя.
Он уже несколько месяцев практиковал лоботомию по всему Мехико, когда «Школа для заблудших детей под покровительством св. Агаты» связалась с ним, чтобы проконсультироваться насчет методов лечения некоей особо беспокойной воспитанницы.
Аспер еще никогда не проводил лоботомию столь юных пациентов, однако, будучи одним из наиболее выдающихся представителей медицинской профессии XX века, отнюдь не собирался пасовать перед столь дерзким вызовом.
Облаченный в сюртук из камвольной ткани и при галстуке-бабочке доктор Джером Аспер стоял рядом с духовным наставником школы, отцом Пардаве, в классной комнате, превращенной в импровизированную операционную. Его пациентка, двенадцатилетняя девочка по имени Мария Диас, лежала перед ним на учительском столе.
По уверениям священника, у девочки был интеллект дебила, она то и дело нарушала дисциплину и страдала от периодических вспышек ярости. Более того, по нескольку раз за неделю у нее случались приступы, во время которых, как считал отец Пардаве, ее душою и телом овладевал сам Сатана. Полная чепуха, разумеется. Религиозная тарабарщина. Описанные приступы — не что иное, как физические проявления заболевания под названием эпилепсия, а не какая-то оккультная хворь. Даже если так, то, по мнению Аспера, хирургическое вмешательство девочке просто необходимо. Оно не только поможет успокоить ее, но и сделает счастливее.
Глядя на него снизу вверх испуганными, но полными доверия глазами, пациентка задала ему какой-то вопрос.
За время своего недолгого пребывания в Мексике Аспер выучил достаточно испанских слов, чтобы понять: девочка спросила, поможет ли ей процедура уподобиться другим ученикам школы.
— SZ, — ответил он, вставляя ей в рот капу и помещая два плоских электрода ей на лоб. Коротко кивнул отцу Пардаве, и священник крепко прижал пациентку к столу, стиснув ей плечи. Аспер установил рычажок таймера на портативном электрошоковом аппарате и щелкнул главным переключателем. Электроды доставили к телу девочки электрический разряд в несколько сотен вольт, что вызвало жестокую конвульсию. Челюсти ее с силой сомкнулись, выступили и натянулись жилы на шее. Подача тока прекратилась через пять секунд, и все ее мышцы немедленно обмякли.
Пока пациентка пребывала в отключке, Аспер выбрал в своем медицинском саквояже подходящее долото и, вооружившись молоточком, приступил к работе.
Зед
Буря уже достигла размаха Армагеддона и утихать, как видно, не собиралась. Дождь хлестал диагональными шквалами с поразительной силой, взбивая грязь и затапливая неглубокие ложбины. Ветер, холодный и беспощадный, угрожал сорвать листья с ветвей и с корнями вырвать кусты. Желтые вспышки молний полосовали небо, высвечивая исступленные лица десятков кукол, развешанных по ближайшим деревьям. Оглушительно гремел гром.
Мы с Питой сидели рядышком, вжавшись спинами в переднюю стену хибары, укрытые от стихии навесом крыльца. Оба подтянули колени к груди и обхватили их руками, пытаясь удержать в своем теле хоть какое-то тепло. Я не терял бдительности и постоянно оглядывал разоренные заросли, шарил взглядом в пляске теней под обезумевшими на ветру деревьями.
И все же пока мимо текли минуты, а затаившееся в ночи зло не подавало о себе вестей, мое сознание плавно съехало на рефлексию по поводу гоночной аварии, оборвавшей мою карьеру. Мне совсем не хотелось об этом думать: эти мысли неизменно навевали печаль, обиду и сожаление. Порой, однако, от них все равно невозможно отделаться.
То была третья гонка в серии заездов Национальной лиги на кубок Уинстона 2000 года — «Дейтона-500», которую проводили во Флориде, на трассе Дейтона Интернэшнл Спидуэй. Я заработал поул и с помощью собрата по команде лидировал первые девяносто кругов. Но досадный промах моих механиков и пара других накладок мало-помалу отбросили меня на двенадцатое место. Впрочем, я поддал в самом конце и за два круга до финиша ехал вторым после Эда Мелвина, номер 93. На первом повороте я попытался обогнать его по внутреннему кольцу. После легкого касания обе машины оказались отброшены почти вплотную к стене, мой «шеви» поджал его. Едва обойдя Эда, я пошел на отрыв, вернув себе лидерство. К четвертому повороту Мелвин догнал меня, и пошла упорная борьба. У белого флажка он обошел меня на корпус. Первые два поворота я держался сразу за ним. На третьем попытался обойти, но мне это не удалось. Шанс выдался на последнем: я вошел в него ближе к центру, Мелвин — дальше. Я съехал на двойную желтую линию у внутреннего диаметра и сравнялся с ним в момент нашего выхода на финишную прямую. Мы неслись к клетчатому флагу со скоростью в две сотни миль в час, терлись боками, буквально соскребая с кузовов краску, а затем… какой-то едва заметный толчок, и меня подбросило в воздух. Я очень долго смотрел на крышу своей машины… а затем очнулся в палате интенсивной терапии с очень яркими и неприятными воспоминаниями о кружении над собственным мертвым телом.