— Да, слушать она не желает. — согласился он.
— Когда она швырнула ножи на пол, я могла думать только о том…
— Что, если Сальма была бы с вами на кухне, играла на полу?
Патриция коротко кивнула.
— Мне страшно, Диего, — призналась она. — Когда Мария была помладше, ее истерики бывали забавными, даже милыми отчасти. Но теперь они совсем не милы. Что же станется, когда она подрастет? Когда ей будет пятнадцать, или двадцать, или тридцать? Неужели эти ее приступы будут продолжаться? Что же подумают люди? Они ведь не поймут…
— Это еще в далеком будущем, дорогая.
— Но это неизбежно. Марии не станет лучше. Она не исцелится, сейчас я это понимаю. Ничто не изменится к лучшему… — Пристроив Сальму на локоть, Патрисия смахнула набежавшую слезу. — Мария никогда ни в кого не влюбится, не выйдет замуж. Не заведет собственных деток. Никогда…
Слезы не унимались. Щеки были уже мокрыми.
— И мне следует быть там, рядом с Марией.
Я ее мать. Я должна помогать ей, поддерживать. Но я не знаю, смогу ли, Диего. Не думаю, что смогу. Я… Я боюсь ее. Боюсь собственной дочери!
Муж бросился на выручку: поднялся с кресла, встал рядом на колени и принялся гладить по спине, шепча слова утешения.
— Не стоило нам отдавать ее в чужие руки, — всхлипывая, продолжала Патрисия. — Она же наша доченька… Нужно было любить ее, просто любить, и все. Заботиться о ней. Посмотри теперь, что с нею сталось. Посмотри, что стало с нашей дочерью.
— Мы вернем ее назад. Я отвезу ее обратно. Завтра же…
— В школу святой Агаты? — потрясенно ахнула Патрисия. — Да ты только посмотри, что там с нею сделали!
— Мы все исправим. Будем навещать ее. Убедимся, что с ней хорошо обращаются.
— Нет, Диего. — Она качала головой, не в силах остановиться. — Ей нельзя туда возвращаться.
Лицо ее мужа отвердело.
— Но и здесь ей не место, дорогая. Не в одном доме с Сальмой. Я не позволю!
— Да, здесь ей не место, — согласилась она.
— Значит, начну подыскивать ей новую школу…
— И кто поручится, что эта новая школа будет с нею хоть чуточку добрее? А когда она станет слишком взрослой, чтобы учиться в школе? Ее придется отправить в одну из этих лечебниц… Ты хоть представляешь, на что похожи эти заведения, Диего? Что в них творится? И она хорошенькая. Все еще очень хорошенькая. Это самое худшее. Она же станет легкой добычей, ее так просто обмануть, запугать… Я просто не смогу жить в мире с собой, зная, что мы своими руками упекли дочь в подобный кошмар, что ее там избивают, насилуют или…
Патриция вдохнула поглубже и прямо взглянула в глаза мужу:
— Я знаю, что говорю ужасные вещи. Я молюсь за свою душу. Господи, пощади мою душу. Но… этот мир не подходит Марии. Она не найдет здесь ничего, кроме боли и страданий.
— О чем ты говоришь, родная?
— Я говорю… — Нет, эти страшные слова никак не хотели покидать ее губ. Патриция не могла вынести саму мысль о том, что они прозвучат вслух. К тому же в этом не было надобности. Ей ничего не пришлось объяснять.
Диего прекрасно ее понял.
Зед
Я вернулся в хижину. Пита и Елизавета так и стояли, обнявшись, спрятав лица на шее друг у друга. Хесус вертелся поблизости, тихо увещевая обеих. И… ах ты ж, черт… На пороге спальни стояла Роза: в глазах паника, обе ладошки прижаты ко рту. Могло показаться, что она глядит на все сразу и не видит ничего.
Пряча пистолет за спину, за пояс шортов, я направился прямо к ней и упал на колени, чтобы сравняться с нею в росте. Она потянулась обнять меня. Я ее отстранил: меня всего покрывала жидкая кровь. Я не видел себя со стороны, но не сомневался: мое лицо будто выкрашено красным.
— Все хорошо, Роза, — выдавил я нелепую фразу. Пустая и бессмысленная, она разве только ребенка и смогла бы утешить. — Это ничего.
В уголках ее глаз дрожали слезы, но девочка ничего не сказала в ответ.
— Возвращайся в спальню. Там безопасно.
Роза разлепила губы, но не издала ни звука.
Я поднялся, нежно развернул ее, подтолкнул в темную комнату. Роза послушно шагнула вперед.
Пеппер приподнялся, опершись на локти. Вперил в нас мутный взгляд.
— Запрыгивай на кровать, — велел я девочке.
Вместо того чтобы улечься сверху, Роза упала на пол и шмыгнула под кровать — вернулась в свое прежнее убежище, где я и увидел ее впервые.
— Что произошло? — спросил меня Пеппер. С подушки ему не было видно происходившее за дверью, но наши безумные вопли разбудили бы и мертвеца.
— На Нитро напали.
— Кто?..
— Солано.
— Солано?