Она не отрывала глаз от воды. Та была совсем прозрачной. Были видны и камушки на дне, и маленькие рыбки, мечущиеся вокруг ее ног.
— А тут здорово, — сказала она Анжеле.
— Не заходи слишком глубоко.
— Да знаю я…
— Не поскользнись.
— Знаю, Анжела. Я уже не маленькая.
В легкой зыби канала Мария видела, как ее собственное отражение улыбается ей. Рядом нависало отражение ее отца. Девочку накрыла его тень.
— Скорее обернись! — взвизгнула Анжела.
Мария уже поворачивалась, когда камень, занесенный над нею отцом, с хрустом ударил ее в висок, и тело девочки с плеском упало в холодную воду.
Зед
Около часа спустя, ближе к четырем утра, гроза наконец стала стихать: появились признаки того, что буря двинулась дальше. Неугомонный дождь продолжал долбить по железу крыши, но гром с ветром сменили гнев на милость, и нам уже не казалось, что хижина готова сорваться с фундамента, чтобы упорхнуть в далекий Канзас.
Мы с Елизаветой так и сидели в молчании, стараясь не уснуть. Я предавался размышлениям о судьбе Нитро: о его напористом характере и пренебрежительном отношении к женщинам; о том, как я презирал, но одновременно и уважал этого парня — за умение сохранять присутствие духа в сложных обстоятельствах, за способность вести других, а не быть ведомым, за внутреннюю дисциплину, за те усилия, которые он, очевидно, тратил на то, чтобы поддерживать себя в форме, — последнее обстоятельство, как ни странно, придавало его гибели особый трагизм. Я подумал, что это можно сравнить с двумя чахнущими от засухи участками земли: на одном из них заброшенный пустырь, а на другом — заботливо ухоженная клумба. Ну и что же — итог все равно один! Зачем Нитро были все эти годы силовых упражнений и строгих спортивных диет? Ради чего они? Ведь он уже не поднимет гирю, ничего больше не съест. Все труды Нитро пошли прахом в те пару секунд, которые потребовались маньяку для того, чтобы вскрыть ему глотку. Все это казалось такой бессмыслицей…
В какой-то момент я понял, что не хочу больше думать о Нитро и его бестолковой смерти; мне не хотелось грустить или скатываться в отчаяние, — и в итоге я обратился мыслями к своей сестре, Камилле. Она на год младше меня и до сих пор живет в Вегасе — танцовщицей в постановках театра «Бродвей» в комплексе отеля-казино «Стратосфера». Однажды я побывал на их шоу. Дневное представление с танцами и музыкой, комедия. Танцы были великолепны, а пьеса хуже, слишком много юмора «ниже пояса». Впрочем, одна из ведущих актрис мне запомнилась. Очень миленькая, она хорошо пела и была убедительна в своей роли. За кулисами мы познакомились. Я болтал с Камиллой, когда певица — Джоан, кажется, — появилась в коридоре с букетом цветов, подаренных, надо думать, кем-то из зрителей. Камилла представила нас, сказав: «Джоан, это мой брат Зед. Он гонщик Национальной ассоциации». Меня всегда смущало обыкновение сестры называть при знакомстве не только мое имя, но и род занятий. В конце концов, никто ведь не говорит: «А это Стив, он официант в кафе „Оливковая роща”» или «Познакомься с Джо, он зубной врач». В любом случае Камилла гордилась мною, наверное, — а я отвечал ей взаимностью (что уж там, припоминаю, что я и сам представлял ее друзьям, говоря: «А вот и Камилла, она актриса в Вегасе»).
Я скучал по Камилле. В последний раз мы виделись во Флориде. Она прилетела туда вместе с родителями, чтобы проведать меня в больнице сразу после аварии. Они провели там несколько дней и улетели, только когда я убедил всех, что чувствую себя здоровым на все сто.
Задним числом я начинаю жалеть, что за минувшие годы не старался видеться с ними почаще.
Очень скоро я всех их повидаю, пообещал я себе. Как только вернусь в Поланко, сразу договорюсь с грузчиками о вывозе своих пожитков, выплачу остаток по аренде дома, упакую все необходимое в «порш» — и на север, к границе. От Мехико до Вегаса езды не больше тридцати часов. Доберусь за несколько дней. Мне нравятся долгие шоссейные поездки. Останавливаешься где хочешь и когда хочешь, наугад выбираешь мотели, пробуешь местную кухню, начинаешь новое утро с чашечки горячего кофе и пары бодрых песен из радиоприемника. Все это напомнило мне о первых двух-трех годах наших отношений с Питой, когда мы вместе колесили между штатами с одной автогонки на другую, вольные как ветер, и беспокоились только о том, чтобы дотерпеть до следующей стоянки, оборудованной приличной общественной уборной.
И тогда на месте Питы, рядом со мною в машине, мне привиделась Елизавета. Этот образ явился нежданно и заново распалил воображение. Я представил себе, как мы оба едем на север по пустыне, задерживаемся в маленьких городках вдоль маршрута — на денек или на целую неделю (нам ведь некуда торопиться) и занимаемся любовью, когда припечет: была бы только подходящая кровать и, возможно, какая-нибудь музыка, оба чистенькие, только из душа и ничуть не боимся кого-то разбудить…