Я поторопился, сказав, что вы, юная леди, умнее вашего спутника-щелкунчика. А ты щёлкай, щёлкай… Зря тронул! Чем тебе помешал тот заросший паутиной шарик? Это – оторванная кукольная голова, нанизанная на торчащую ветку! Зачем ты её тронул? Щёлкай! Но не трогай!
С чего бы вдруг мне вздумалось издеваться над куклами? Дева! Сотни безголовых, безруких туловищ, безглазых, грязных и уродливых – их я и нашёл в этом плачевном состоянии в мусорных корзинах да приютил у себя в доме. Я слышал их благодарности в ответ, слушал их жалобные стоны, понимал их, успокаивал. Они все просили меня об одном – проводить их в мир таинственных огней… Я долго не мог понять, что это за мир такой им грезится? Город? Окна домов, что горят по вечерам? Хотят к хозяевам?
А вот прямо над твоей головой висит повешенный на ветке лысый мальчик, замертво склонивший голову. Глаза его закрыты. Я специально посадил его в этот грубый серый мешок и подвесил вот так за шкирку. Как тебе? Разве он не похож на младенца, согнувшегося в утробе матери? Запечатлей его с разных сторон, только ручищами не трогай. Пусть спит…
А тот ребёнок (замерший в миг одышки, словно глотающий воздух) шею которого я намотал на протянутую меж деревьев верёвку, был последним жителем, принятым на наш Остров. И пижама его почти чистая. Видишь? Даже ручки-ножки у него на месте. Он мне ни разу не жаловался. Сфотографируй его обязательно, не забудь. Знаешь, почему он не жаловался, в то время как другие устраивали такой галдёж, что хоть уши затыкай? Его хозяином был немой мальчик…
«Говорят, что ночью куклы оживают и расхаживают по острову».
Почему же ночью? Девушка, мужчина! Две куклы и сейчас передо мной - не только расхаживают, но и разговаривают, фотографируют сами себя и не понимают этого.
Надеюсь, когда вы уйдёте, мне больше не доведётся слышать своё имя… И я уйду наконец в тот мир таинственных огней... безвозвратно.
В последний раз, когда я вслух, но сквозь зубы и с отвращением процедил своё имя, передо мной стояла девочка лет шести, в коротеньком белом платьице, с чёрными кудряшками на голове. К груди она прижимала куклу, облачённую в алое платье. Щёки мои тогда загорелись при её вопросе: «Как тебя зовут?». Почему-то девочка проявила интерес к больному бродяге, которого все приличные люди обошли бы стороной, и дай боже, не поворотили бы при этом нос. Зачем ей знать имя убогого отшельника? Девочка смотрела на меня широкими карими глазами, а в самой радужке их я разглядел искорки золота. Добрая, радушная. Она протянула мне куклу и спросила:
- А куда ты идёшь?
Вот ещё! Куда? Узнать бы самому...
- Домой. - Кивком головы я указал куда-то в сторону. – Я иду домой.
- А где твой дом?
Я ещё только намеревался двинуться к острову, желая там обосноваться.
- Далеко…
- Возьми, она хочет с тобой.
Я помотал головой и не принял из рук девочки куклу.
Спустя годы, живя на Острове, однажды я склонился над водой, умываясь, и увидел в нескольких шагах от берега плывущую куклу. Ту самую, как мне показалось, отвергнутую, в красном платьице. Мои отмеченные морщинами глаза, скрытые под нависшими веками, посмотрели на себя в отражении, и мне привиделось, будто радужки на миг вернули себе ту прежнюю яркость, которая угасла с годами. Точь-в-точь зелень Острова Кукол. Капля крови - кукла в красном платье быстро уплывала вдаль, подхваченная игривым потоком реки. Я бросился за ней вплавь, желая спасти. Она кричала и молила о помощи… Я боролся с водой, но старость взяла своё. Захлебнулся. Но я знаю, что ценой собственной жизни спас девочку-хозяйку, принеся себя в жертву смерти. Теперь мне ведом и мир таинственных огней, о котором неустанно мечтают куклы.
Уже вечереет.
Сфотографируйте ещё кого-нибудь. А, так вы уже уходите? Можете врать себе, но никуда вы отсюда не уйдёте.
Вы все здесь, и это ваш дом. Спокойной звёздной ночи. И мне тоже пора спать. Скоро всё равно заявятся новые жильцы, и всё с теми же крючками… щелчками... пустотой.
Конец