И оба уходят — и директор и комендант Бремер. Фрау Майнерт провожает их до дверей. Она тщательно закрывает ее и несколько секунд не отпускает ручки, как будто ей надо что-то обдумать. Затем, вернувшись к своему столу, обращается ко всему классу:
— Продолжим урок. Читайте.
5
— Я же сам хотел сказать, — уверял Губерт Стефана.
Они стояли на мосту — это было после школы, — бледное солнце просвечивало сквозь жидкие облака, дул ветер. Спустившись с моста, они повернули направо. Несколько шагов, и они уже у самой воды.
— Хочешь, я пойду и скажу им? — говорит Губерт.
— Зачем, зачем им говорить?
— Тебя же в журнал записали.
— Ну и что?
— Что твои родители скажут?
— Подумаешь. Мне все равно.
— Ничего не все равно. Ты лучше скажи, кто тебя выдал?
— Меня? Выдал?
— Ну да, коменданту Бремеру сказал.
— Кто? А ты подумай немного. Чудило, комендант же видел меня в воскресенье! На балконе между этажами. Сам-то ты разве не слыхал?
— Слыхал. Неужели он тебя узнал?
— Узнал, и все.
— А я считаю, выдал тебя кто-то.
— Ну и считай, — говорит Стефан. — Ничего это не меняет.
— Да, не меняет, — соглашается Губерт и надолго замолкает. «Надо было мне самому пойти, — думает он при этом, — надо было…»
Из шлюза медленно выползает самоходная баржа — длинная-предлинная. Стефан не может от нее глаз оторвать, смотрит и смотрит и… вспоминает…
На Одере он их каждый день видел, а ночью слышал, сквозь сон слышал. И так привык к ним, что по рокоту дизеля мог определить, где баржа находится… Как давно это было…
Река, на берегу которой он сидит, называется Шпрее. Течет она, стиснутая гранитными набережными, стенами домов — ни песочка, ни луга, ни камыша! Но баржа, которая сейчас плывет мимо, доплывет и до лугов и туда, где Тассо, где бабушка…
— Знаешь, у нас плот есть, — говорит Стефан. — Мы его еще зимой построили — Тассо и я.
— Плот? Настоящий? И плавать на нем можно? — спрашивает Губерт.
— Ага. Из досок и бочек. Небольшие такие бочонки из пластмассы. Жидкое мыло в них продают.
— И вы на нем уже плавали? И опять поедете?
Поколебавшись немного, Стефан отвечает:
— На следующей неделе.
Только что он и не думал об этом и вдруг уже сказал Губерту. А Губерт сразу набросился на него:
— И я с вами! Возьми меня, возьми меня с собой!
— Если тебе охота, по мне — пожалуйста. — Вот как заговорил Стефан! И говорит, говорит, а ведь сам знает, что никуда он на будущей неделе не поедет.
А Губерту ужасно хочется поехать с ним. Он уже радуется, что поедет. Стефан чувствует — надо его немного охладить.
— Понимаешь, мы далеко очень поедем. На остров. Там не был ни один человек.
— Ни один человек?
— Ни один, — говорит Стефан. — Дикий совсем остров. Кусты одни и песок. И лебеди, понимаешь — лебеди! Двадцать или даже тридцать, и всю зиму они там.
Губерт молчит. Голову наклонил, смотрит на реку. Она здесь широкая. Между шлюзом, берегом и мостом плавают лебеди, водяные курочки, утки, чайки — одних лебедей целая дюжина… Губерт подсчитал их в уме и спрашивает:
— Столько, сколько здесь?
— Там все по-другому, — отвечает Стефан. — Понимаешь, никого нет, дико все, и лебеди плавают. Куланке, наш рыбак, он знаешь сколько лебедей спас! Когда они замерзли зимой. Один остался у него, не улетел, совсем молоденький, перья еще коричневые. Пойдет Куланке в сарай — а лебедь за ним, как собачонка, бегает.
— Правда? — удивляется Губерт, ему хочется узнать еще и еще, но вдруг сверху раздается мелодичный голос:
— Алло, Губерт! Мальчик мой!
Оба одновременно оборачиваются и видят наверху женщину. Она небольшого роста, немного полная, в синем брючном костюме.
— Алло, мам! — откликается Губерт, а женщина говорит:
— Иду здесь и вдруг вижу — ты сидишь. — Она хоть и старается говорить ласково, однако заметно, что недовольна, не нравится ей, что Губерт сидит у самой воды.
— Ты разве не пойдешь со мной? — спрашивает она.
Губерт встает:
— Это мой друг.
— Да-а? Твой друг? — Женщина улыбается, кивком приветствует Стефана. Стефан тоже кивает, но думает, что ему надо было бы встать и поздороваться как следует, но почему-то не встает. Уши даже покраснели.