— Гораздо лучше.
— И все равно тебе не хотелось переезжать?
— Я там всех знала. И всюду одна ходила. До конца квартала мне разрешали одной ходить. Всех бабушек знала и у кого какая собачка.
— Это правда, — говорит другая девочка, такого нежного и хрупкого сложения, что удивительно, как это она посмела вдруг выступить. — В Дрезден-Лошвице, — объясняет она, — где я выросла, я знала одну пожилую даму, она каждый день в одно и то же время гуляла со своей собачкой. Вечером, часов в шесть, даже минуты за три до шести. И если папочка был дома, он всегда говорил: «Бабушка идет, проверяйте часы».
Девочка стоит и чуть улыбается, глаза у нее большие, темно-синие, говор саксонский, мягкий, с придыханием. Братья Функе разглядывают девочку: как будто рассмеяться собрались, но сейчас и не думают смеяться, а смотрят на нее так, словно перед ними спящая красавица из сказки.
Как и до этого Аня, девочка делает книксен, но всерьез, а не ради шутки.
— Меня зовут Хайделинде Вайссиг, — говорит она.
Братья Функе все же рассмеялись, ну как же, «Хайделинде, не печалься, веселись и развлекайся!» вспомнили они. Но девочка не смущается.
— Папочка в Интерфлюге работает, — говорит она, — раньше он был в Дрезден-Клотцше, а в прошлом году его в Берлин-Шенефельд перевели. Потому нам и пришлось за ним ехать.
— Он что, летает? — спрашивает Марио Функе.
Хайделинде отвечает кивком.
— Куда он летает? — не унимается Марио.
— Далеко. Он в Африку летал.
Братья молчат, как молчит и весь класс. Несколько девочек охают от удивления: неужели в Африку?!
— А тебя он с собой не берет?
— В Африку не брал, а в Прагу и Будапешт я с ним часто летала.
— Ты с ним летаешь, когда тебе захочется?
— Нет, не тогда, когда захочется. Это уж папочка сам решает.
— Вот ты, значит, какая! — говорит Марио Функе, и нельзя понять, о чем он при этом думает. Может быть, о собственном отце? Не возьмет ли он его куда-нибудь с собой? Не обязательно, конечно, сейчас же в Африку лететь. Но может быть, покататься на экспрессе или на рефрижераторе со значком «ТИР» через весь континент или на корабле по морям и океанам… Что-нибудь такое, мечтает Марио Функе. Но их отец работает в городском жилотделе и никуда его взять не может: экспрессы и автопоезда́ со значком «ТИР» уедут без него, да и корабли — тоже…
— Хорошо, Хайделинде, — говорит Лариса, — садись. Кто следующий? Может быть, мы перейдем к оконному ряду?
Оконный ряд — это мальчишки, но мальчишки, эти бесстрашные герои, оказывается, тяжелы на подъем! Парис Краузе — это уж ясно почему, братья Функе — тоже, ну, а Стефан и Губерт? Девочки ехидничают, шушукаются. Стефан подталкивает Губерта. Губерт послушно встает. Девочки удивлены: смелый, оказывается! Стефан думает: «Каждую весну рыбак Куланке гусят разводит. Маленькие, желтенькие и ужасно любопытные. И девчонки все такие, точно!»
Губерт встал и не говорит ничего. Лариса спрашивает:
— У вас в Эрфурте хороший отряд был?
— Ничего, — отвечает Губерт. — Ничего, но в Магдебурге — лучше. Мы до Эрфурта в Магдебурге жили. В Эрфурте меньше одного года, а все остальное время в Магдебурге. Там у нас хороший отряд был, и вообще там лучше всего было. Мы всегда играли на речке, на Эльбе, на лугах.
— Родился ты тоже в Магдебурге?
— Нет. Я родился в Виттенберге. Это тоже на Эльбе.
— Повидал, значит, немало.
— Да. Но Виттенберг я совсем не помню.
Снова раздаются смешки, и одна девочка говорит:
— Он тогда слишком маленький был, совсем крошечный. — У всех девочек такой вид, как будто им очень хочется поиграть с маленьким Губертом, погладить и потискать его…
— А ты всегда такой хорошенький был? — спрашивает другая. — И волосы всегда пушистые?
Губерт не знает, куда ему деваться.
— Что за глупые вопросы! — корит их Лариса, но никто не верит, что она всерьез, и поэтому она сразу же спрашивает: — Знаешь что, Губерт. Тебя надо в совет отряда выбрать.
— Меня? Я же… — и Губерт умолкает.
— А вы как считаете? — спрашивает Лариса.
Девочки кричат наперебой:
— Губерта в совет отряда!
Губерт пытается возразить. Девочки кричат еще громче, не дают ему слова сказать.
Разве так готовят выборы в совет отряда?
Дома, на Старом Одере, все было по-другому: за несколько недель, задолго значит, всем давали поручение: «Стефан, ты достанешь мел. Тассо, ты будешь рапортовать вожатому отряда. Тереза Гертнерс принесет бумагу и будет писать протокол». Все было точно рассчитано и распределено. А когда входил вожатый отряда — это был их учитель Вайлер, — отряд был готов к рапорту: все в белоснежных рубашках, галстуки аккуратно завязаны, волосы причесаны. И после рапорта никто не кричал. Куда там! Вожатый Вайлер был ведь помешан на дисциплине. «Увидел бы он этот отряд, — думает Стефан, — с копыт бы свалился. Правда».