И снова он сидит и не пишет. Встал, подошел к окну с двойными стеклами. Далеко внизу — черепичные крыши: и красные, и коричневые, и совсем черные… Должно быть, летчики их так видят. Белые облака застыли, чайки сюда поднимаются, кружат, кричат. Никогда бы он не подумал, что в большом городе чайки могут быть. Но теперь он видит их каждый день. Видит и реку, на которой они живут, вот она сверкает на солнце, ветер ее рябит, вон там внизу между домами, крышами, каменными набережными…
Река называется Шпрее — это все знают, и здесь у подножия огромного дома она особенно широка. Тут и сотне чаек места хватит, и лебедям, и уткам, и водяным курочкам — совсем как у бабушки.
Похоже, что чайки к нему уже привыкли: близко так парят мимо окна, так близко, что можно им в глотку заглянуть. Они хлеба просят, но он не идет на кухню за хлебом, и чайки в конце концов улетают. Небо без них опустело. Стефан сразу почувствовал — грустно ему.
Больше всего хочется к Тассо. И на речку, где плот под ивами. Там бы они и костер развели, плотвишек бы наловили. Солнышко на берегу бухты теплее греет. Сидели бы да рассказывали друг другу всякие истории…
Все-таки он пошел на кухню за хлебом для чаек. В большой комнате на диване — отец. Газета мерно поднимается и опускается — значит, спит. Как же быть? Кухню от большой комнаты отделяет тонкая перегородка — полированное дерево и стекло, оттуда все слышно, даже как дверца закрывается и замочек щелкает…
Стефан стоит и думает. Не хочет отца тревожить. Окно какое-то белесое — косые лучи солнца делают его таким.
Шуршит газета, упала на пол. Отец проснулся, щурится, зевает. Увидел Стефана, спрашивает:
— Ты что?
— А ты что? — отзывается Стефан. — Выспался?
— Так себе, — отвечает отец. Он лежит вытянувшись, вертит большими пальцами. При этом он смотрит на Стефана. — Что у тебя? — спрашивает.
Ничего ведь. Стефану и сказать нечего.
— Может, скучаешь?
Правда, может быть, ему скучно? Но Стефан молчит.
— Воскресенье виновато, — говорит отец. — Раньше я тоже скучал по воскресеньям.
— А теперь?
— Теперь ничего. Хоть выспаться можно. — Отец спускает ноги с дивана, встает, потягивается и делается все больше и больше.
— Давай еще! — говорит Стефан. — До потолка достанешь.
— И достану, — отвечает отец. — Только Сусанна запретила. Пойду-ка кофе заварю.
«Тоже мне — кофе!» — думает Стефан. Скука так и не проходит.
Отец сходил в ванную, пригладил короткие волосы, умыл лицо, руки, вернулся и говорит:
— Где остальные — мать и Сабина? Ушли, что ли?
— За мороженым, кажется. Сабина мороженого просила.
— А ты что ж не пошел с ними?
— А вот и не пошел. Написать кое-что надо.
— Вон оно что! — говорит отец. — И что же ты решил написать?
— Письмо.
— Письмо? Я-то по воскресеньям всегда домашние сочинения писал. Бывало, все откладываешь, откладываешь, а уж в последнее воскресенье приходится писать. — Отец ерошит волосы, улыбается. Посмотришь на него — можно подумать, что он в прошлое воскресенье домашнее сочинение писал. Совсем на отца не похож, и не взрослый он совсем — ковбойка в клеточку, выцветшие джинсы в обтяжку, на ногах — тапочки… А какой он бывает, настоящий-то взрослый отец?
Его зовут Германом. Стефан молча разглядывает его, отец спрашивает:
— Что с тобой? Что у тебя на душе? Кроме скуки, конечно?
Стефан качает головой, и отец снова спрашивает:
— Кому это ты письмо написал?
— Тассо. Он там, где бабушка живет. Ты же его знаешь.
— Знаю, конечно. Беленький такой. Пустой парень.
— Друг он мне, — говорит Стефан. Губы его крепко сжаты.
Отец кивает — он понял: насчет «пустого парня» ни слова больше! Стефан, не меняя выражения лица, строго спрашивает:
— А почему мы сегодня к бабушке не поехали?
— К бабушке? Сегодня? Разве мы собирались?
— Обещали ведь.
— Кто это обещал?
— Мама. Еще когда мы у бабушки были. Точно: «В воскресенье, если ничто не помешает, мы приедем к тебе».
— Вот видишь — «если ничто не помешает», — говорит отец, заходя на кухню, — …если ничто не помешает. А сегодня, значит, кое-что помешало. Переезд, понимаешь. Надо еще сделать и то и се. Времени не хватило.
— А спать — хватило?
Отец включил на кухне электроплиту, налил воды в кастрюлю. Слышно, как хлопают дверцы шкафчика — это он, значит, кофе ищет. Потом говорит:
— Надо ж человеку и отдохнуть.
— Обещали — надо выполнять. И мама с Сабиной целый час за мороженым бегают. Можно ведь было вместо этого к бабушке поехать.