Отец, быстро оглянувшись, так ничего и не говорит.
Стефан думает: «Вот видишь, Герман, чего только я тебе не наговорил!»
Некоторое время он еще смотрит в сторону отца. Через стеклянную перегородку он видит длинную узкую спину и вдруг, не сказав ни слова, убегает. Из большой комнаты, из квартиры, из пустого коридора — на площадку, где лифты.
Оба лифта не работают. Между дверцами висит объявление. Стефан возвращается через коридор к лестнице. Ступени бетонные. Он бежит вниз, перепрыгивая сразу через три.
Он же настоящий следопыт, охотник — вон там кто-то убегает от него. И он несется — пятьдесят, шестьдесят ступенек… Вдруг видит: прямо посреди пролета сидит Губерт Химмельбах: волосы светлые, длинные, как у девчонки. Подняв голову, Губерт спрашивает:
— Ты чего?
— Ничего, — ответил Стефан. — Скучно мне там наверху.
— Посиди, — предложил Губерт.
Они знают друг друга уже четыре дня, может быть, и пять, точнее, со среды, когда Стефан впервые пришел в новую школу.
В 6-й «Б» класс, где классным руководителем фрау Майнерт. Губерт сидел в самом конце, один за партой. Стефану и велели сесть с ним. Фрау Майнерт еще сказала:
«Вот нас уже четырнадцать».
Новая школа, первый день. Не хочется даже думать об этом первом дне: лица все незнакомые, глаза — чужие. И на перемене нет Тассо — поговорить не с кем. Ни Тассо, ни вообще никого! Вот только Губерт — глаза голубые, ласковые. Не говорит, правда, ни слова, только исподтишка поглядывает на Стефана, и Стефану это почему-то приятно.
А сейчас они сидят рядом, смотрят через стеклянную дверь наружу и видят здание новой школы — длинное такое желто-белое здание. Все восемнадцать окон сверкают на солнце.
— Ты чего здесь делаешь? — спрашивает Стефан. — Чего сидишь-то прямо на лестнице?
— Не пускают меня, — отвечает Губерт. — В воскресенье они всегда запираются.
— Запираются?
— Отец запирает. Ему учиться надо.
— И он запирается? И никого не впускает?
— Только маму. Она тоже учится.
— А если тебе надо что-нибудь учить?
— А мне не надо.
— Или — если дождь?
— Сейчас-то нет дождя. Здесь сухо. Тепло.
Сверху спускается молодая женщина, она в коротком нейлоновом халатике. Под рукой корзина с отжатым бельем. Мальчишки немного отодвигаются в сторону, чтобы ее пропустить.
— Опять лифт не работает, — говорит она, проходя.
Поглядев ей вслед, Губерт замечает:
— Вот так «мини»!
Слышно, как женщина спускается все ниже и ниже.
— Это она в сушилку идет. На первом этаже. А потом — опять наверх. Ничего себе!
— Мой Герман иногда здорово злится.
— Герман? — спрашивает Губерт.
— Отец, — отвечает Стефан.
— Отец? И ты его Германом зовешь?
— Иногда. Нет, чаще всего. Как придется.
— Пить хочется, — говорит Губерт и встает.
Подняв голову, он прислушивается, не идет ли кто сверху, затем — снизу, и сбегает на один пролет, на площадку. Встал и рассматривает красный гидрант. Попробовал, вправо качнул, влево качнул и вдруг стал отворачивать.
— Ты что делаешь? — кричит Стефан.
А Губерт крутит и крутит кран. Стефан, перевесившись через перила, смотрит на него и ждет: что-то будет?! Губерт с ума сошел, думает он.
— Губерт, ты что — спятил?
— Тише, а то я воду не услышу.
Осторожно и очень медленно Губерт продолжает отворачивать кран. И слушает. Кажется, что он даже глазами слушает.
Ничего не слышно. «Воды нет», — думает он и кулаком ударяет по гидранту. Разозлился, должно быть. И еще раз изо всех сил ударяет…
Не успел он отнять руки, как из трубы ударила мощная струя. И прямо Губерту в лицо. Губерт падает, корчится, ничего понять не может: откуда столько воды? И так вдруг? И так громко шипит… и бьет с такой силой…
— Кран! — кричит Стефан. — Кран закрой! Закрой!
Губерт задыхается, силится поднять руки, защититься от воды и, сам уже весь под водой, хватает кран. Он крутит, крутит… но опять только влево, влево, влево — до самого конца!
Теперь уже спасенья нет — вода обрушивается вниз…
Губерт, выскочив из воды, делает скачок вверх и бежит. Стефан — за ним. Оба они бегут вверх по лестнице. Бегут до следующего этажа, перебегают на параллельную лестницу, бегут вниз… выскакивают на улицу, несутся к реке и скрываются в прибрежных кустах… Здесь можно и дух перевести.
— Бери куртку и бежим. Айда в развалины, — предлагает Губерт.
Вдоль берега, затем через притихшую в воскресный день стройплощадку они убегают все дальше и дальше. А дом-башня позади почему-то не удаляется, а делается все больше и больше и шире, и окна так строго глядят… Может быть, все, кто в нем живут, уже на ногах и из каждого окна следят за ними? Тысячи глаз высматривают, не бежит ли кто внизу, не спасается ли бегством?..