— Разве так бывает?
— Сам видишь. Иногда бывает.
Мост позади, ребята спускаются по откосу к воде. Любят они это место. Вода черная, кое-где поблескивает и, не зная устали, шлепается о каменные берега. Напротив, на старой барже, принайтованной к наружной стене шлюза, сидят чайки. Не меньше сотни!
— Чаек здесь больше всего, — говорит Губерт.
— И водяных курочек — гляди, вон их сколько! Плывут и головками качают.
— Будто торопятся…
— Может, и правда торопятся…
Немного помолчав, Губерт говорит:
— Смотрителю шлюза — хорошо! Знай открывай-закрывай шлюзовые ворота! Мне бы так. А ты хотел бы?
— Не, — отвечает Стефан. — Открывать-закрывать? Только и всего?
— А сколько пароходов, кораблей всяких увидишь!
— Какой интерес, если сам не плаваешь.
— На них люди! Сколько всего интересного расскажут…
— Нет, все равно не хочу. Не хочу все время на одном месте сидеть, открывать-закрывать!
С баржи слетает чайка. За ней — еще три. Под конец слетают все сто.
— Здорово! — восхищается Губерт.
— А когда лебеди взлетают — дух захватывает.
Чайки парят над мостом. Их резкий крик громче городского шума. Стефан говорит:
— В воскресенье мы поедем к бабушке.
— В воскресенье? В это? К твоей бабушке?
— На весь день.
— И на остров пойдешь?
— С Тассо. Сразу на остров побежим.
— Ты рад, да? — говорит Губерт.
— Еще как!
Губерт притих. Долго молчит. Смотрит в сторону шлюза, под рукой футляр. Стефан чувствует: загрустил парень.
— В следующий раз мы тебя с собой возьмем.
— Ты думаешь?
— А можем и сами — взяли да поехали! Автостопом. Выйдем на шоссе и проголосуем.
— Я хотел бы автостопом до Эрфурта доехать. Там у меня друг живет. Ханно зовут. Но далеко очень. Да и бабушки у меня там нет.
17
В воскресенье, значит. В воскресенье Стефан поедет на Старый Одер. К Тассо, к бабушке! На остров лебедей!
Но только надо, чтобы еще прошли пятница и суббота!
И пятница и суббота.
А в пятницу утром Стефан выходит из лифта и видит: стоит Аня и спокойно говорит:
— Идешь?
Впервые они снова говорят друг с другом. Забыты Ритины записки… Ерунда это была.
— Идем, — говорит Аня и шагает вперед. Но Стефан останавливает ее:
— Губерта еще нет.
— А, — отзывается Аня. Ей было бы приятней пойти без Губерта. Да и Стефану Губерт не очень нужен. Или как? Внезапно чем-то чужим повеяло от Ани, словно она отмалчивается… Они стоят перед стеклянной стеной, смотрят на стройплощадку. Песок и песок. Кажется, ничто не изменилось, а сколько уже времени прошло… Аня спрашивает: — Ты из-за того парня Губерта ждешь?
— Середка на половинку.
— Вы его хоть раз встречали?
— Он — меня. Я один был. — Стефан говорит о том дне, когда Аня ушла от него.
— Совсем один?! Ой-ой-ой!
— Я убежал от него. К каноисту, Гаральду. Помнишь? Который тогда в кафе с Ларисой был? Я его каноистом зову, он на каноэ соревнуется.
— Ну и как же?
— Спортсмен он. На каноэ ходит. Потому он для меня и каноист.
— Он что-нибудь сделал этому парню?
— Только кулак показал. Вот так, — и Стефан сует кулак Ане прямо под нос.
Аня отталкивает его и говорит:
— Чего это ты меня пугаешь!
— Теперь он три раза подумает насчет пяти марок каждый день.
— Ты считаешь?
— Теперь-то? Когда ему каноист сказал? И он знает, что я его друг? Голову даю на отсечение — еще как призадумается!
— Тогда он и Губерта больше не тронет.
На этот раз Стефан не спешит с ответом.
— Наверное, — говорит он, и в его голосе слышится неуверенность.
— Тогда мы можем идти. И ждать не надо.
— Я буду ждать, — говорит Стефан. Но отвечает он Ане чересчур быстро и тем самым подвергает опасности только что состоявшееся примирение. Стоит Ане уйти — он будет тут дурак дураком стоять и ждать.
— Будешь ждать? — спрашивает она.
Стефан кивает, но уже не очень решительно. Ведь если она вправду уйдет, сколько ему потом ждать, пока она с ним опять заговорит? Или как? Ничего подобного — он должен дождаться Губерта.
— Ну, ладно, — говорит Аня, — я тоже подожду.
— Тебе — не обязательно, — говорит Стефан и делает вид, будто он так и думает. На самом-то деле ему очень хочется, чтобы Аня осталась. Очень даже хочется, и Аня давно это заметила. Она улыбается, говоря:
— Мне подождать? Или как?
Слышно, как лифт скрипя скользит вниз. Раздвигаются двери. Губерта нет, одна мелюзга. Но тоже школьники — из самых младших классов. Они устраивают у дверей толчею, что-то выкрикивают. Наконец в пустом холле снова делается тихо.