— Следующего подождем, — говорит Стефан, — нет, еще два.
— Может быть, Губерт опять заболел?
— Почему опять?
— Он же тогда болел, только один день, правда. Ты же навещал его.
— Верно, — говорит Стефан. Но ведь Губерт тогда не болел?
Снова подходит лифт. На этот раз приехала женщина с собачкой. Собачка как бешеная рвется на поводке. Черный шнауцер. Глазки сверкают.
— Страшно! — говорит Аня. — Язык вывалил.
— Это оттого, что тянет. Старуха сейчас свалится.
«Старухе» не больше тридцати. Она запуталась в поводке и правда чуть не падает. На ней красивый брючный костюм, темно-зеленый. Шнауцер прыгает на дверь и лает как оглашенный.
— Оглохнешь, — говорит Аня. — Лучше таксу держать.
— Таксы тоже лают будь здоров!
— Зато их на руках можно выносить, — говорит Аня, склонив голову набок. Она стоит так, как будто у нее собачка такса на руках и Аня ластится щекой к таксиному уху, нежному, мягкому.
Некоторое время никто на лифте не спускается. Стефан говорит:
— Следующего подождем, и всё!
Они ждут молча, и когда подходит лифт, одновременно смотрят на двери кабины, как будто заключили пари — приедет Губерт или нет?
Нет, не приехал Губерт. Только девочка из их класса.
— Вы чего ждете? — спрашивает она. Сзади на нее наезжает детская коляска — молодая мамаша очень спешит. А вон и еще кто-то. На Стефана надвигаются длинные ноги, не спеша, небрежно, и Стефан уже готов принять бой. На этот раз он не удерёт. На глазах Ани? Ни за что! Да и вообще…
— Ну, и как? — спрашивает Канадка. На слух даже приветливо. Но это он всегда сперва так. — Приятеля своего ждешь?
— Какого еще приятеля?
— Куртку который мне порвал.
Стефан молча следит за противником, ждет первого удара. Ничего не происходит. Канадка по-прежнему приветлив. Он говорит:
— Если ты его ждешь — я его вышвырнул. Наверху. Из лифта. Там еще лежит.
— Ты не посмел этого сделать! — говорит Стефан.
— Захочу, еще не то посмею. Но вы для меня не та возрастная группа. Маловаты, — говорит Канадка. — Дело кончено. Хватит с меня. Так и передай.
Сжав губы, Стефан смотрит на него. Он все еще ждет, не последует ли удар. Но нет. Канадка уходит. Перекатил жвачку под другую щеку, раздул пузырь и зашагал прочь, покачивая бедрами, будто победитель.
— Это ж он! — говорит Аня. — Неужели он с Губертом что-нибудь сделал?
— С Губертом? Показуха одна.
Через стеклянную стену они видят, как Канадка проходит мимо. На лице — полнейшее равнодушие. Будто он забыл уже все. Аня говорит:
— А волосы у него красивые.
— Что-что?
— Черные такие.
— Черные? Ну знаешь ли! Может, ты ему лично это скажешь? «Красивые у тебя волосы!»
— Дурень! — говорит Аня.
Отвернувшись, Стефан спрашивает:
— А у меня какие?
— У тебя?
— Да, у меня. Какие у меня волосы?
— Русые, — говорит Аня. — Светло-русые. Но не в одном цвете дело, когда говорят — красивые волосы.
— Значит, у меня некрасивые?
— Нет, просто другие. Непокорные. Не такие мягкие.
— И это ты видишь, не потрогав? — спрашивает Стефан и сам трогает свои волосы.
— Вижу.
— А у тебя?
— Очень похожи на твои. Светлее только. Правда?
— Они у тебя не непокорные.
— Нет, непокорные, — говорит Аня. — Ты потрогай, — и сразу склоняет голову. Волосы у нее густые-густые, шею закрывают. И светлые, как спелый овес.
Стефан поднял руку, чтобы потрогать, — но прежде оглядывается: нет ли кого поблизости, а то еще увидят! — и тут же опускает руку на голову Ани.
Его все равно увидели! Губерт увидел. Вдруг вынырнул откуда-то из-за Ани и стоит рядом.
— Вы чего тут? — спрашивает он.
Чтобы скрыть смущение, Стефан сразу набрасывается на него:
— Чего-чего? Расчевокался! Пора бы тебе и прийти! Ждешь тут не дождешься!
— Это я из-за лифта, — говорит Губерт, — вышло там кое-что. Я сел на девятом.
На девятом? Было там что-то? Канадка! Что-то тут с Канадкой связано? Не показуха, значит. Стефан говорит:
— Он тебя правда выгнал из лифта? Сволочь поганая! Ну погоди!
— Ты это про Канадку? — говорит Губерт и улыбается, словно гордится чем-то. — Хотел. Точно. А я не зашел в кабину. Сразу удрал — вниз на девятый! Как только увидел его физию — сразу вниз на девятый. Ну как, что скажешь?
— Надо было войти. Мы от него больше бегать не будем. Не на таковских напал. Трусит он, вот что!
— Ты правда так думаешь?