— Я спрашиваю так, как я это понимаю, — говорит Герман. И сразу становится ясным, что он ни над чем не задумывался — и что сейчас ему трудно понять жену. — Может быть, эта квартира во всем виновата? Но ведь квартира — чудесная! Четыре комнаты, отопление, горячая вода — полный комфорт. А у бабушки — ты разве не помнишь? В шесть утра на автобус. До этого надо и затопить и вся эта волынка. Каждую зиму мучались!
— Помню. Очень даже хорошо помню. Я-то ничего не забыла. Но дело ведь не только в этом. Стоит вспомнить, как ты приезжал к нам в конце недели…
— И что тогда было?
Вопрос вызывает улыбку.
— Ты был тогда с нами. Тогда мы были по-настоящему вместе.
— Сусанна! — говорит Герман. Он уже ничего не может понять. — А здесь мы разве не вместе?
— Ну конечно же. Но это совсем другое.
— Мы ведь живем здесь. У каждого своя работа.
— Да, да, моя работа, твоя работа! А мне хотелось бы кое-что вернуть.
— Что, собственно?
— Для детей кое-что.
— Для детей?
— Для Стефана. Ему здесь многого недостает. А там у него было. Разве ты не замечаешь?
Герман рассматривает свои ботинки.
— Чего это я не замечаю? Чего ему здесь не хватает? Весь день бегать, носиться? Да? Время зря убивать? Да! Этого не хватает! Тогда я с тобой согласен. Они ж там жили как разбойники, он со своим Тассо. И рыбаком этим — Куланке. И твоей матерью. Но ведь так из парня ничего путного не выйдет. Неужели ты не видишь этого?
— Что я не вижу?
— Что так из парня ничего хорошего не получится.
— Я хотела бы знать, что тебе не нравится в нашем мальчике?
— Какого дьявола! — вырывается со стоном у Германа. Внезапно он вскакивает и кричит: — Разговоры эти мне осточертели! Одни слова! Пустые слова. Болтовня одна!
— Болтовня?
— Осточертели! Больной от них делаюсь. Мы едем или не едем?
— Нет! — срывающимся голосом кричит Сусанна. — Никуда мы не едем!
Герман оторопел: Сусанна кричит? Кричит на него? Такого еще не было! Он хочет обернуть все шуткой, спрашивает:
— Мы не едем?
— Нет, не едем. Мы никуда не поедем!
— Что ж, значит, не едем.
После громких слов вдруг наступила тишина. Хлопнула одна дверь, еще одна — выходная. Кто-то ушел. Кто же?
Стефан прислушивается у себя в комнате.
— А дом ты мне нарисуешь? — спрашивает Сабина.
— Тише! Сама рисуй.
— Красным?
— Да, красным.
— А крышу — синим?
— Да, да, синим. Красный дом и синяя крыша. Сейчас я приду, мне поглядеть надо.
За столом в большой комнате сидит мать. Стефан сразу замечает — плакала. Недолго и немного. Глаза на мокром месте. От их взгляда Стефану делается больно, и оттого, как она сидит… Посуда не убрана.
— Не поедем? — спрашивает Стефан.
Мать качает головой. Нет.
— А бабушка ждет.
— Я позвоню родителям Тассо.
— Но почему же мы не едем? Мы можем поехать! Если отец не хочет, мы одни можем поехать.
Мать говорит:
— Мы не поедем.
— Сабина для бабушки картинку нарисовала.
— Передаст в следующее воскресенье. В следующее воскресенье поедем.
Стефан так и стоит в дверях. Мать — за столом.
— Ну, пойми! Мы поедем в следующее воскресенье.
— Следующее, следующее…
Сусанна составляет чашки, встает. Стефан следит за ее руками, за каждым ее движением и вдруг кричит:
— Только потому, что он не хочет!
— Ты с ума сошел.
— Только потому, что он не хочет!
— Это неверно, — говорит мать. — И не кричи так.
— Потому что отец не хочет, мы не едем к бабушке!
— Не кричи, пожалуйста. — Мать говорит это тихо, да и двигается она так, как будто не спешит и у нее очень много времени.
— Ну пойми! Пойми же! — говорит она.
— Ты еще защищаешь его! Он один только не хочет ехать. Скандалит тут. Дверью хлопает.
— Перестань!
— Он же тоже хотел, чтобы на детской площадке старое дерево стояло. Мы же с ним вместе хотели ехать за ним. А теперь ничего не нужно!
— Прекрати об этом!
— Знаю, знаю — ты на его стороне. Вы же с ним — заодно!
— Я тебе сказала — прекрати! Довольно!
Сусанна снимает коричневую клеенку, застилает стол дневной скатертью: зеленая с желтым и в белую клеточку. Она проходит мимо Стефана и вдруг останавливается. А он смотрит на нее. Такой он беспомощный, но и упрямый и ужасно грустный…
— Поедем в следующее воскресенье, — говорит она и проводит рукой по его щеке, шее… Он почти не ощущает ее прикосновений, но еще долго, после того как она отняла руку, чувствует и тепло и нежность ее.