Однажды я пришел на математику после обеда, в тот день меня особенно жестоко травили, и на лбу у меня уже проступил знак вай-фай. Клянусь, мистер Эррингтон распознал, что я с трудом удерживаюсь от слез. Он посмотрел на меня, потом на моих мучителей — Тюрка, Лоама, Игана, Пенкрофт и Ли, — они все вошли следом. Дал каждому по странице из рабочей тетради, решать задачи, и подождал, пока все угомонятся. Потом он подошел ко мне, наклонился и положил руку мне на плечо. Я подумал, сейчас он спросит, что случилось, и испугался, я ужасно этого испугался, потому что, клянусь, если бы он задал этот вопрос, я бы развалился на куски и зарыдал, и все стало бы еще хуже.
Но он не стал ни о чем спрашивать. Он сказал лишь:
— Послушай, Селкирк, знаешь простой способ запомнить число Пи? Надо лишь заучить стишок:
Я шмыгнул носом.
— Чем это поможет?
— Смотри.
Он записал слова стишка столбиком, и рядом с каждым словом — число его букв.
Это — 3
Я — 1
Знаю — 4
И — 1
Помню — 5
Прекрасно — 9
Но — 2
Многие — 6
Знаки — 5
Мне — 3
Лишни — 5
Напрасны — 8.
— Круто.
Мистер Эррингтон знал, что я люблю всякие игры со словами и цифрами, мы об этом уже как-то раз говорили. Я посмотрел на него, и он посмотрел на меня — по-доброму, и улыбнулся, так что глаза немножко сощурились. Этот небольшой фокус, которым он мне показал, что я тоже человек, в то время как для всех вокруг я был придурком, слабаком и засранцем, сделал мистера Эррингтона моим героем.
Но Иган это подсмотрел и переиначил.
— Я видел, как мистер Эррингтон глазел на тебя, — зашипел он мне в ухо сразу после уроков, словно дурная совесть. — Тебе он как? Он у нас голубой. Или ты не знал?
Я не знал. И знать не хотел. Но из-за Игана я больше не мог толком поговорить с мистером Эррингтоном, потому что всякий раз я видел краем глаза Игана, как он хихикает и что-то шепчет, прикрываясь ладонью. Ясно было: с моего личного, совершенно пустынного острова не выбраться.
8
Восстановление рабства
Двенадцатые (то есть я) обязаны обслуживать всех остальных. Худшим из моих хозяев оказался Лоам.
Он заставил меня таскать все его добро из класса в класс. Я и сейчас могу описать эту спортивную сумку — длиной с гроб и такая же тяжелая, из водоотталкивающей материи, синей в красную полоску, аккуратная галочка «Найка», грубые ручки, соединенные клейкой тканью. Я ощущал, как внутри перекатываются всякие принадлежности, в зависимости от дня недели и сезона: крикетные биты, футбольная защита, теннисные ракетки. Они торчали, натягивая материю, и можно было угадать их очертания, словно инопланетянин пытался на свет народиться. Шипы футбольных бутс и беговых кроссовок обдирали мне на ходу лодыжки, ладони я стер до крови об эти ручки, плечи ныли от лямок, спина уже не разгибалась. Клянусь, я три года сгибался под этой чертовой сумкой.
И этим мои обязанности вовсе не исчерпывались. Если Лоам желал к обеду получить «бабл-ти», я должен был раздобыть, если наступала пора постирать его вонявшие плесневелым сыром носки, или крикетную защиту, или — самое ужасное — спортивный бандаж, то именно я замачивал и тер их в комнате для снаряжения все перемены напролет.
Порой, проходя мимо меня в коридоре, он без всякого повода — просто так — снимал с моего носа очки и разламывал надвое. Поскольку я не так уж близорук, всего минус единичка, то мог бы обойтись без очков, но я покупал их снова и снова, потому что они служили буфером между ним и мной. И я всякий раз делал вид, будто убит очередной потерей, но на самом деле мне было наплевать. Кончится запас очков, куплю еще. Мой план был прост: пока Лоаму есть что ломать — очки, — авось он не тронет меня. Да, я его боялся. Я трус. Я не хотел заработать удар в лицо, и я рассчитывал, что очки его остановят. При одной мысли, как Лоам мне врежет, становилось плохо — физически.
После того как мои очки были сломаны во второй раз, я перестал волноваться насчет их красоты. Родители довольно сильно жужжали по поводу первой — дорогой — пары (я сказал им, что сам на них наступил нечаянно). Замена тоже была неплохая, «Спексейверз» примерно за сотню фунтов, но когда Лоам швырнул их в речку, я ничего не сказал родителям, а пошел на Хай (в Оксфорде главная улица зовется не Хай-стрит, а просто Хай, почему — даже не спрашивайте) и нашел там странную лавочку под названием «Тайгер». Там продавалась всякая пестрая фигня, в том числе очки для чтения по четыре фунта за пару. Я купил дюжину одинаковых простых черных очков для чтения. Я уже понял, что они мне понадобятся в больших количествах.