Фиби была готова расплакаться. Все поначалу казалось ей лишь детской игрой, а действительность была куда более страшной.
Происходящее напоминало какой-то абсурдный фарс. Фиби прекрасно изъяснялась на латыни, могла играть на фортепиано, заучивать наизусть и декламировать вслух пространные поэмы, но она никак не могла разжечь огонь, чтобы не замерзнуть.
– О, Сьюзи, как же ты была права, – произнесла девушка, чувствуя, как стучат от холода зубы. – Женщины – это рабы, которых держат во мраке невежества.
Тьма. В последние несколько недель солнца садилось все раньше и раньше, но из-за разыгравшейся за окном пурги Фиби даже не могла определить, который сейчас час. Она нашла лампу и бутылку керосина. Алекс Хосмен был щепетилен в подготовке дома к зиме, но кое-что самое необходимое оставил, чтобы использовать по возвращении сюда весной.
А до начала весны еще целых три месяца! Девушка старалась сейчас не думать об этом, не думать о том, что у нее нет ни пищи, ни огня. Фиби воспользовалась одной из последних спичек, чтобы зажечь лампу. От одного лишь вида огненного сияния в закопченном стекле ей стало теплее. Словно загипнотизированная, девушка смотрела на огонек, размышляя о том, сколь утомителен был сегодняшний день. Она была голодна, замерзла, и к тому же ей очень хотелось пить. Прямо сейчас Фиби была готова залезть одетой под одеяло и уснуть навечно. Или погрузиться в зимнюю спячку, словно какой-нибудь зверь, а весной проснуться. Искушение было велико.
– Нет, – сказала она вслух, стуча зубами, – если ты сейчас уснешь, то больше уже никогда не проснешься. Давай, разжигай печку!
Керосин из лампы немного расплескался, когда девушка поднесла ее поближе к печи, на краткий миг вспыхнув огненными языками. Сначала Фиби не придала этому никакого значения, но затем, аккуратно поставив лампу на место, подтащила к печи канистру с керосином. Облив горючим дрова, она поднесла к ним спичку. На сей раз огонь вспыхнул так сильно, что ей пришлось отпрянуть. Правда, пламя это угасло с поразительной быстротой. Фиби подбросила в печь еще несколько щепок и с облегчением вздохнула, когда в печи загудело ровное теплое пламя. Она ощутила чувство полного триумфа при виде потрескивающих в печи дров и громко рассмеялась. Но радость была омрачена тем, что дым, шедший от весело потрескивающих поленьев, не исчезал в трубу, а скапливался в хижине. Фиби понимала, что задохнется уже через несколько минут, если не найдет выхода из создавшегося положения. «Заслонка, – вспомнила она. – Открыть заслонку, закрыть заслонку, так всегда говорили слуги». Не имея ни малейшего представления о том, как выглядит эта самая заслонка, девушка наугад подняла какой-то железный рычажок. Когда спустя пару минут дым втянуло в печную трубу, она с облегчением вздохнула.
Фиби села на голый пол, поджав колени к подбородку, и любовалась на завораживающие языки пламени.
– Мне тепло, – сказала она, обращаясь к огню. – Наконец-таки я согрелась. Но кто бы мог подумать, что для того, чтобы согреться, необходимо совершить такой подвиг?
Девушке хотелось расстелить перед камином плащ и уснуть, но она понимала, что этого делать нельзя. Перво-наперво нужно было запастись необходимым количеством дров, а потом поискать что-нибудь съестное.
Фиби заставила себя выйти во двор и принести еще поленьев. От ледяного ветра перехватывало дыхание, мороз пробирал до костей, а снежная буря обрушилась на нее тысячами ледяных осколков.
Как можно скорее девушка постаралась взять вязанку дров из дровяного сарая, что находился позади дома. Фиби понятия не имела, хватит ли этих поленьев до утра. Завывающий ветер загнал ее обратно внутрь хижины.
«Хватит строить иллюзии, – твердо решила девушка. – Пора приниматься за работу!»
Она сложила дрова в железный ящик позади печи. Ощутив новый приступ голода, девушка обыскала кухонный шкаф – он был пуст.
Алекс Хосмен либо забрал излишки продуктов на большую землю, либо закатал их в бочки и поставил в погребе торговой фактории.
Он объяснял, что если оставить еду дома, то она может привлечь какого-нибудь медведя-шатуна или другого хищного зверя.
Девушка нашла небольшую баночку соли и консервированную кукурузу, которую сварила на растопленном снегу. Противная еда застревала в горле, но Фиби силой заставила себя ее проглотить. Завтра она обязательно проберется на факторию и найдет там что-нибудь посъедобнее.
С чувством, близким к облегчению, девушка стала стелить себе постель на ночь. Поскольку стесняться было некого, она подтащила матрасы поближе к печи и навалила на них толстые шерстяные одеяла. Когда Фиби повесила сушиться на спинку стула свою мокрую юбку, чулки и туфли, от них пошел пар.
Фиби Бартон Кью как правило пользовалась услугами одной-двух опытных горничных, помогавших ей по вечерам раздеться, восхищаясь при этом совершенством французских туалетов. Затем они одевали ее в белоснежную ночную рубашку из чесаного хлопка, которая была так легка, что практически не ощущалась на теле. Расчесывали ее волосы до блеска, давали выпить чашечку травяного чая с медом и спрашивали, понадобится ли мисс Кью еще что-либо перед тем, как она отойдет ко сну.
Да, прежней Фиби уже не существовало. Девушка расхохоталась. Теперь все ее нужды ограничивались двумя вещами: как утолить голод не замерзнуть насмерть.
Когда она, наконец, забралась под одеяла, ей вновь подумалось, насколько она одинока. Абсолютно одинока – первый раз в жизни.
Глядя на пляшущие в печи язычки пламени, Фиби молила Бога, чтобы проснуться вовремя и подбросить дров. И по мере того, как нарастал рев снежной бури за окном, глаза девушки слипались, и вскоре она погрузилась в тревожный сон.
Ей приснился медведь. Огромный, бурый, точь-в-точь такой, какого ей показывал Ник на болоте. У огромного зверя были крохотные маленькие глазки и окровавленная пасть. Встав на задние лапы, он подошел к Фиби и стал рычать. Но вместо рыка из его пасти вырвалось потрясающее сопрано, исполняющее арию из «Сомнамбулы» Беллини. Зверь приближался, и девушка уже чувствовала жар его тела. Этот жар лизал ее, и она таяла, обретая прежнюю чувственность.