— Ты можешь снова сесть.
Она кивнула, но не двинулась с места. Видимо, на нее влиял отлив. Кристи дрожала от холода. Леденящий холод с моря был повсюду. За время сна она умудрилась согреться в сырой одежде, но теперь эта сырость испарилась, а вместе с ней и тепло. Девушка стояла, терла руки, стараясь согреться и одновременно растереть затекшее тело.
— В чем дело?
— Ничего, просто мурашки.
Кончик его сигареты обогнул изящную дугу, а потом погас.
— Тебе не стоило вставать с постели. Укройся посильнее. Это скоро пройдет.
Кристи что-то пробормотала в ответ, но не пошевелилась — это было ей просто не под силу. Потом она наклонилась и взглянула на берег, пытаясь понять, скоро ли рассветет. Но было еще слишком рано, и при взгляде на чернильные облака девушка лишь сильнее задрожала.
— Тебе разве не холодно? — спросила она.
— Нет. На берегу не холодно. Ветер теплый.
— А я совсем заледенела. — Она попыталась рассмеяться и протянула ему руку. — Можешь проверить, если сомневаешься.
Мэтт помедлил, потом протянул руку, нашел в темноте ее, и Кристи почувствовала его чудесное тепло.
— Ты и вправду замерзла.
Казалось, он был удивлен. Все еще держа ее руку в своей, мужчина наклонился, чтобы найти что-то под пепельницу. Заиграли искорки — он погасил сигарету.
— И где же твоя вторая рука, маленькая снежная барышня?
С тем же спокойствием и терпением, с каким успокаивал ее во время шторма, он усадил девушку рядом с собой и стал нежно растирать ее заледеневшие запястья. Одновременно он так же непринужденно рассказывал ей о «Читоне», о его характеристиках, сравнивал со своей лодкой, о яхте, которую он надеялся когда-нибудь купить.
Кристи вся превратилась в слух. Внешне она была спокойна и расслабленна, как и он, но в душе была сжата как пружина. Теперь она дрожала не от холода. Новая, теплая, великолепная волна радости разлилась внутри. Чувство это шло от сердца и достигало самые дальние клеточки ее тела.
— Ты еще не спишь?
— Нет, только греюсь.
— Открыла для себя древнюю методику?
— Что?
Мэтт сменил положение, освободил одну руку, усадил Кристи поудобнее.
— Я говорю, что лучший источник тепла — человеческое тело.
Она уютно устроилась в его объятиях, придвинулась к нему. Осталась самая малость — прислониться головой к его плечу. Но девушка боялась сделать это, почему-то страшилась вдруг разрушить это чудесное хрупкое блаженство. Его нежность — лишнее доказательство непредсказуемости Мэтта Дэнэма. Он мог быть невыносимым, бесцеремонным, ироничным, нетерпимым, но теперь впервые Кристи открылось, что он может быть ласковым.
Она вздохнула, он вскинул голову. Ей так хотелось оттянуть момент, когда Мэтт бесцеремонно отодвинется. Она не нашла ничего лучшего, как зевнуть:
— Это ужасно, наверное, когда тебе лень даже пошевелиться.
— Вот именно, моя маленькая грешница.
Мэтт даже не попытался отстраниться, из-под опущенных длинных, густых ресниц она наблюдала. Его рука все еще мирно лежала у нее на колене. Мускулистая, красивая рука, длинные пальцы с аккуратно подстриженными ногтями, широкие запястья с темными волосками, загорелые предплечья. Рука, одновременно умелая, нежная и сильная…
— Знаешь, ты слишком доверчива, малышка.
Слова, произнесенные так вкрадчиво, вернули девушку к реальности.
— А есть причины, почему я не должна быть доверчива? — почти прошептала она.
В его голосе послышалась легкая усмешка.
— Я бы сказал, их десятки. Но я знаю по крайней мере одну.
— Ты хочешь сказать, что мне не стоит доверять тебе?
— Возможно. Разве ты не боишься, что я воспользуюсь твоей доверчивостью?
Кристи знала, что он смеется в душе и что очередная ссора неминуема.
— Ты не посмеешь, — заявила она сухо. И услышала, как он глубоко вздохнул:
— Откуда ты знаешь?
— Потому что сейчас тебе нравится играть роль заботливого дядюшки — вот откуда.
Пауза грозила надолго затянуться. Наконец Мэтт процедил:
— Вот как.
И снова замолчал. Кристи почувствовала, как растет напряжение. Эта неуверенность была еще слишком слаба… она знала — нужно уйти от него, но не хотелось.
— Скоро рассветет, — проявила она притворную веселость.
— И мы рассчитаемся?
— Я думала, мы уже рассчитались.
— Правда?
Он отпустил ее руку, но не отстранился, прикоснулся к ее волосам, затем повернул ее лицом к себе:
— Я думал, что достаточно ясно определил свое отношение к роли этого вечно заботливого дядюшки.