— Нажать на весла! — кричу гребцам, когда быстрина остается позади. Две пары весел одновременно подымаются и опускаются. Я стараюсь выгадать каждый метр, — для этого то направляю лодку в тальник, то срезаю угол. — Нажать! Сильно!.. Весла на борт! — И лодка, прорываясь меж переплетений тальника, выходит на простор Амгуни. Теперь я вижу лодки К. В., Забулиса, Прищепчика. Они пристали к берегу. Стоянка.
17 июля. Утром водомерный столб показал «19».
— Надо собираться, — видя, как вода подбирается к палаткам, сказал К. В.
Он решил организовать отряд «теодолитного хода». В него вошли нужные для этого инженеры, радист, повар и наиболее сильные рабочие. Отряд оторвется от нас, чтобы скорее приступить к работе.
За тайгой раздался рокочущий удар грома. Он отдался по другую сторону Амгуни, перекликнулся в сопках и погас где-то далеко-далеко. Я гляжу на небо. Солнца не видно, оно скрыто матовой пеленой. Тихо. Слышны только стрекот кузнечиков да шум Амгуни.
К. В. с отрядом уехал.
18 июля. Вода начала падать. Выпрямляются ветви тальника. Сегодня особенно много комаров, и как я ни прячусь, стараясь написать хоть пару строк, мне это не совсем удается, но все же пишу, хоть и отвлекаюсь ежесекундно.
19 июля. Появилась мошка. Кто только нас не кусает: пауты, слепни, оводы, комары, мошка и даже осы. Их много. Особенно ос боится И. О. Достаточно одного слова — «Оса!», — чтобы он, как припадочный, завертел головой. Еще бы, его дважды кусали они — в палец и в грудь.
— О дьявольщина! — кричит он и начинает отмахиваться всем, что попадет под руку.
Рабочих разбудили в четыре часа. Нас — в пять. А выехать смогли только в девять. Во избежание непредвиденных осложнений и для лучшей организации К. А. Мозгалевский разбил лодки на порядковые номера для следования в пути. Моя лодка — № 11. Немного обидно плестись в хвосте, но зато, учтя ошибки передних, можно неплохо продвигаться вперед.
Мне видно, как лодки с нашего берега устремляются на середину, как их относит течение и как много ниже они пристают к тальнику. Отплываем и мы.
Мозгалевский свернул в протоку. Течение в ней такое же сильное, но она сокращает путь. Въехали и мы в протоку. Против нас полуостров, за ним темно-синяя далекая сопка. Полуостров ярко-зеленый, и зеленой кажется прибрежная вода. И вокруг густой лес. За нами неотрывно следует табун комаров. Они облепили руки, и нет возможности согнать их. Только стоит встряхнуть рукой, как течение вырывает весло и нос лодки сразу же заворачивает на быстрину. Приходится терпеть. Терпим.
На быстрине иногда попадается, преграждая путь, лежащее дерево. Всего лучше в таких случаях плыть прямо на него. Тогда течение как бы гасится массой ветвей и получается заводь.
Пройдя около километра, остановились. Лодки медленно, через пять, десять и последние через сорок минут, подплывают к стоянке.
В протоке жарко. Кое-кто купается.
— Товарищи, отвернитесь на минутку, пока я разденусь, — говорит Маша. И через «минутку» раздается всплеск. Маша очень хорошо плавает, красиво и быстро. — Сережка, чего сидишь, все пишешь? Брось, иди сюда! — кричит мне Маша.
Когда все собираются, едем дальше. Иногда за один взмах лодка проходит десять метров, иногда за десять взмахов еле-еле один метр.
— Товарищ Воронин, вот где пузырьки пены, туда не правьте, там самая быстрина, — говорит Перваков. — Я эти реки знаю.
Протока сужается, ее ширина не больше двадцати метров — зеленый коридор. Над водой свисают тускло-серебряные листья ивы, темно-зеленые ветви елей, светло-зеленые — березы и черемухи. Мы едем очень медленно. Через каждые полчаса ждем, когда караван подтянется.
Половина третьего. Причаливаем к маленькой песчаной косе. Привал.
— Чай поскорее, Шура, сделайте чай, — просит Мозгалевский нашу повариху.
Над костром висят три ведра. Невдалеке разостлана клеенка, на ней хлеб, масло. Поели, отдохнули и опять едем.
— Десятый день — девятую версту, только кустики мелькают, — балагурит Перваков.
Но, как бы то ни было, продвигаемся. На одном из перекатов было особенно трудно. Дважды отбрасывало лодку рабочих. Ну и поругались же они. Им на помощь пришел Забулис. Умело действуя рулем, вывел их лодку к нам.
Пошел дождь. Тяжелые редкие капли быстро пропитали одежду. Раскаты грома, шум деревьев, гул быстрой воды, шорох дождя, и среди всего этого жалкие фигуры людей. Дождь так же быстро кончился, как и начался. Выглянуло солнце, и с протоки стал подниматься густой мутно-белый туман. Из-за него плохо видно. Я продолжал ехать вдоль берега, не видя передних, и как получилось — не знаю, но внезапно передо мной возвысилась груда наноса из громадных стволов сушняка, ветвей и корневищ. Лодка, охнув, наскочила на него. Я выпрыгнул на ободранный ствол и тут обнаружил, что мы заехали в слепую протоку. Туман рассеялся, и стало видно, как протока все больше сужается, но плыть по ней все же можно, и мы решили продвигаться вперед. Здесь нам досталось. Каждый метр приходилось брать атакой, то веслами, то шестами, то хвататься за ветви. Долго мы бились, но вот протока стала расширяться, и, легко подаваясь вперед, лодка вышла на широкий водный простор. Неподалеку стояли лодки Мозгалевского и Забулиса. Они ожидали караван.