Прошёл день, за ним другой, потом третий, мотоцикл всё не появлялся, но Сёдзо не испытывал ни досады, ни раздражения. Прежде это показалось бы ему пустой тратой времени, но теперь, сидя в одиночестве на скамейке разбитого на берегу парка, он спокойно смотрел на меркнущие воды залива, на дорогу, за которой начиналась тринадцатая зона, на раскинувшийся по ту сторону Прибрежной магистрали пустырь, над которым постепенно сгущалась вечерняя мгла. У него было такое чувство, словно время здесь течёт как-то по-особенному.
Тем не менее, оно текло, и в подтверждение этому вода в бухте из синей становилась лиловой, потом приобретала стальной оттенок, но Сёдзо представлялось, что это происходит не потому, что с закатом солнца небо тускнеет, а будто водная гладь по собственной воле приглушает свои краски, готовясь погрузиться в сон. То же и с простирающейся вдали искусственной землёй: она словно бы нарочно скрадывала свои резкие дневные очертания и растворялась в темноте, желая вдоволь насладиться теплом тлеющего в ней мусора. Каждая деталь пейзажа: асфальтовая дорога, растущая на её обочинах трава, скамейка — дышала в своём собственном ритме, чередуя минуты бодрствования и сна, но все эти отдельные дыхания, незаметно сливаясь между собой и усиливая друг друга, становились зримым воплощением большого круговорота времени.
Сёдзо чувствовал, как набегающие на берег волны без устали точат лежащие на нём каменные глыбы, как бесперебойно работающий механизм деления клеток заставляет траву упрямо тянуться вверх. Он чувствовал, как в почве, даже в этой ненастоящей, откуда-то издалека привезённой почве — мальчик был прав! — копошатся не сотни миллионов, даже не миллиарды, а несметные множества микроорганизмов, каждый из которых, отжив свой короткий век, передаёт жизненную эстафету следующему поколению. Вряд ли они горюют о скоротечности своего существования. Мир вокруг был полон тайн, и душа Сёдзо всё больше и больше распахивалась навстречу этим тайнам.
Но время от времени перед глазами у него с какой-то жуткой явственностью возникала раскачивающаяся на тёмной стене фигура вздёрнутого за ноги манекена, и тогда он твёрдо говорил себе: нужно похоронить цапель. Раз уж мы не можем выпустить их в небо, надо хотя бы предать их земле.
Наконец, на четвёртый день, когда ночной сумрак начал тихо опускаться на землю, вдалеке вспыхнул свет мотоциклетной фары и стал быстро приближаться к нему со стороны Прибрежной магистрали. Увидев Сёдзо, ни девушка, ни мальчик не выказали ни малейшего удивления. Сёдзо, в свою очередь, ни словом не обмолвился о том, что уже давно их здесь дожидается.
Как и в прошлый раз, они углубились в рощу на острове, соединённом с побережьем бухты, извлекли из кустов свёрток с надувной лодкой и, сменяя друг друга на вёслах, поплыли к соседнему острову-форту. Миновав каменный коридор, устланный обломками вспененного полистирола, они вошли в лес, который глухо зашумел им навстречу. В воздухе носились летучие мыши.
Лишь после того как путники расположились в каменном гроте, Сёдзо впервые заговорил о цаплях:
— Надо бы завтра их похоронить.
— Но в прошлый раз вы не смогли до них дотянуться.
— Я купил серповидный резак с острым лезвием. И лопатку тоже.
Мальчик кивнул, но без особого энтузиазма.
— Надо действовать очень осторожно, — произнёс он наставительным тоном, как взрослый. — Птицы умерли мучительной смертью и на нас, людей, легло проклятие.
— Поэтому я и предлагаю предать их земле с соответствующими молитвами.
Когда мальчик уснул, Сёдзо с девушкой отправились в лес — как в прошлый раз.
— Знаешь, я очень тебе благодарен, — молвил Сёдзо, ложась на траву рядом с нею. — Когда-то ты сказала, что, впервые увидев меня, подумала: интересно, что он здесь ищет? Не знаю, удалось ли мне что-либо найти, но теперь я многое стал воспринимать иначе, чем прежде.
Девушка молчала.
— Если бы я не встретил тебя, моя жизнь была бы намного беднее. Я бы так и остался манекеном с аккуратно повязанным галстуком.
Он вспомнил, как, тыча пальцем в упавший со стены манекен со скрюченными ногами и трещиной в груди, безумная художница кричала ему: «Это вы!» — но уже тогда Сёдзо знал, что это не так. «Нет, теперь это не так, — вновь подумал он. — Если я и манекен, то такой, который умеет дышать каждой клеточкой своей плоти. Пусть даже мне и не удалось обрести человеческую душу, я — существо, способное пропускать сквозь себя силы, действующие в этом мире!»
— Скажи, у тебя есть старшая сестра? — спросил он. — Я имею в виду женщину, которая сидит взаперти на старом складе в Сибауре и колдует над своими манекенами.