— Бедная моя Мэри, — сказал я. — И бежать-то вам больше некуда. — Она молчала, все еще не открывая глаз. — Дядя Иоганн такой же вам дядя, как и я. В ваших иммиграционных документах указано, что родители ваши умерли. Я уверен, что они живы и что Хейсман приходится вашей матери братом не в большей мере, чем вам дядей. Уверен, что оба они у него в заложниках, чтобы гарантировать ваше послушание. Вы тоже у них в заложниках, чтобы гарантировать их послушание. Я не просто предполагаю, что у Хейсмана черные намерения, я это знаю. И я не просто предполагаю, что Хейсман — преступник международного масштаба, а уверен в этом. Я знаю, что вы не латышка, а чистокровная немка. Мне также известно, что ваш отец был видной фигурой в высших военных кругах рейха. — На самом деле ничего этого я не знал, а лишь предполагал, но оказалось, что попал в точку. — Кроме того, мне известно, что речь идет о крупных суммах, не наличными, а в ценных бумагах. Ведь это правда?
Наступила тишина, затем девушка произнесла безжизненным голосом:
— Если вам столько известно, зачем же было притворяться? — Откинувшись назад, она посмотрела на меня взглядом побитой собаки. — Вы вовсе не доктор?
— Я доктор, но последние несколько лет не практикую. Теперь я состою на службе у британского правительства. Ничего возвышенного или романтического. Я не сотрудник разведки или контрразведки, я служащий британского казначейства. А здесь я очутился потому, что наша контора давно интересуется махинациями Хейсмана. Правда, я не ожидал, что появится уйма других проблем.
— Что вы имеете в виду?
— Слишком долго объяснять.
— А мистер Смит? — спросила она и после некоторого колебания прибавила: — Он тоже сотрудник казначейства? — Я кивнул, и Мэри сказала: — Я так и подумала. — Помолчав, она продолжала: — Во время войны мой отец командовал соединением подводных лодок. По-моему, он также занимал крупный, очень крупный пост в партийном руководстве. А потом исчез...
— Где находились порты, на которых базировались соединения под его началом?
— В последний год войны в Тромсе, Тронхейме, Нарвике, еще где-то.
Я вдруг понял, что иначе и быть не могло, и спросил:
— Он исчез? Был объявлен военным преступником? — Мэри кивнула. — А теперь он старик? — Снова кивок. — И вследствие преклонного возраста амнистирован?
— Да, года два назад. Потом он вернулся к нам. Мистер Хейсман каким-то образом свел нас всех вместе.
Я мог бы объяснить, как ловок в таких делах Хейсман, но мне было не до этого, и я сказал:
— Ваш отец не только военный преступник, он обвиняется и в гражданских преступлениях, очевидно в растрате значительных сумм. Все это вы делаете ради него?
— Ради мамы.
— Весьма сожалею.
— Я тоже. Сожалею, что доставила вам столько неприятностей. Как вы думаете, с мамой ничего не случится?
— Думаю, ничего, — ответил я, тут же вспомнив о собственных тщетных усилиях сохранить жизнь вверенных мне людей.
— Но что мы можем сделать? Что можно сделать, чтобы такие кошмары не повторились?
— Речь идет о том, что мы можем сделать. Я знаю, что надо делать. И сделать это предстоит вам.
— Я сделаю все что угодно. Все, что скажете. Обещаю.
— В таком случае ничего не предпринимайте. Ведите себя так же, как вели прежде. Особенно по отношению к дяде Иоганну. Ни слова о нашем разговоре. Ни ему, ни кому другому.
— И даже Чарльзу?
— Конраду? Ему тем более.
— Но мне казалось, что вы к нему больше расположены.
— Разумеется, расположен. Но гораздо меньше, чем он расположен к вам. Узнав обо всем, он убьет Хейсмана на месте. До сих пор, — прибавил я с горечью, — мне не удалось проявить ни достаточной осмотрительности, ни проницательности. Предоставьте мне последнюю возможность. — Подумав, я присовокупил: — Впрочем, одну услугу вы мне можете оказать. Дайте знать, если увидите, что кто-то возвращается. Хочу взглянуть на кое-что.
Замков у Отто было не меньше, чем у меня ключей. Как и подобает президенту кинокомпании, продюсеру фильма и фактическому руководителю экспедиции, он возил в багаже много всякой всячины. Значительную часть багажа составляла одежда. Отто не вошел бы в десятку первых щеголей королевства вследствие шарообразности фигуры, однако он любил приодеться и зачем-то притащил сюда, на край земли, целую дюжину костюмов. Гораздо интересней было другое. В два небольших коричневых саквояжа были вмонтированы металлические ящики для хранения ценных бумаг. Ящики были снабжены бронзовыми замками, которые в считанные секунды мог бы открыть самый неопытный вор. В первом сейфе не было ничего существенного, там лежали сотни газетных вырезок двадцатилетней давности, дружно восхвалявших кинематографический гений Отто. Во втором хранились финансовые документы, отчеты о сделках, доходы и расходы Отто за несколько лет, которые наверняка заинтересовали бы налогового инспектора или добросовестного экономиста, если бы таковые оказались поблизости. Гораздо большую ценность представляла для меня целая коллекция погашенных чековых книжек. Полагая, что здесь, за Полярным кругом, Джеррану они ни к чему, я сунул их в карман. Убедившись, что все осталось как было, я вышел из комнаты.