Рядом размеренно урчал двигатель, и на душе сразу стало спокойнее. Хинако открыла глаза и решительно оглянулась назад. Черной пряди не было. Она взглянула на Фумия. Кажется, он даже не заметил ее испуга. Опять показалось? Может, ей и собственный крик померещился?
Хинако сцепила руки на коленях. Автомобиль, словно сумасшедший, мчал ее по обрывистым скалам Сикоку.
Кто-то грубо тряс его за плечо. Мужчина застонал, открыл глаза и тут же зажмурился — прямо на него был направлен яркий луч карманного фонарика. За ним угадывались несколько мужских силуэтов.
Он потер глаза и вспомнил, что находился в скалистом гроте. Он не знал, день на улице или ночь. Интересно, сколько времени он проспал? Кажется, слишком долго, потому что каждое движение отзывалось в теле ломотой.
— Ты здесь ночевал? — обратился к нему парень с фонариком.
— Да. — Голос звучал хрипло.
— Подозрительно.
— Да он это, кто же еще?! — разом заговорили окружавшие его люди.
Мужчину выволокли на улицу.
День был в самом разгаре. Судя по прогревшемуся воздуху, около полудня. Как он мог проспать в такой важный день?!
Теперь он мог получше их рассмотреть. Их было несколько, один в полицейской форме, другие — служители храма. Судя по яростному выражению на лицах, они готовы были его разорвать. Один из служителей прошептал полицейскому, что он и есть «тот самый». Полицейский кивнул и приблизился вплотную:
— Ты кто такой?
— Житель его величества Сикоку. Паломник.
Как правило, в самых разных ситуациях стоило сказать, что ты паломник, и это решало множество проблем. Паломники — как бродяги; где бы ты ни спал, если на тебе белое одеяние, то на тебя неизменно смотрят с уважением.
Но этот полицейский был другим. Не меняя грозного тона, он спросил:
— Я тебя не о том спрашиваю. Как зовут? Где живешь?
— Зовут Наоро Сэнто. Живу в деревне рядом с Футаной.
Служители переглянулись.
— Да это же совсем рядом.
— Футана… Это за Кумагавой, что ли?
— Точно так.
Полицейский взглянул на него с подозрением:
— Если живешь совсем рядом, зачем тебе здесь спать?
— Так я же говорю, паломник я. — Наоро еле сдерживался. Он не мог позволить себе терять драгоценное время на праздные разговоры. В эту самую минуту кто-то пытается осквернить священную гору.
Полисмен толкнул его в грудь:
— Врать не советую. Сюда несколько раз забирался вор. Кроме тебя, некому. — Он схватил Наоро за грудки. — В участке разберемся. Там ты быстро расскажешь, как дело было.
Если не лезть на рожон, недоразумение, конечно, разъяснится, но он потеряет кучу времени. Наоро оттолкнул полицейского и бросился бежать.
— Стой! Держи его!
Наперерез ему бросились служители. Наоро сделал подсечку, и один из них с воплем рухнул наземь. Словно из-под земли прямо перед ним выскочил другой. Наоро сбил его с ног, тот ударился лбом о каменные ступени. Из бритой головы фонтаном хлынула кровь.
— Стой! Ты арестован! — Полицейский опустил дубинку на голову Наоро. На мгновение у него потемнело в глазах, боковым зрением он заметил, как полицейский достает наручники. Не тратя времени на раздумья, он зубами вцепился ему в руку, вырвав кусок мяса. Во рту появился привкус крови.
На лице полицейского был написан ужас. Наоро воспользовался паузой и рванул вверх по каменным ступеням.
— Убийца! Людоед! — неслись вслед голоса.
Он уже видел с левой стороны спасительный просвет между скалами и дорогу за ним.
— Стой! Стрелять буду!
Во рту по-прежнему чувствовался вкус крови. Мужчина все бежал вперед, отплевываясь на ходу.
Послышался хлопок, и плечо прошила внезапная боль. Он закачался.
— Есть! Попал! — послышался возбужденный голос.
К бурым пятнам грязи на белом одеянии добавились подтеки крови. Но Наоро все бежал вперед, не разбирая пути.
— Остановись!
«Исидзути хотят осквернить!» — раздавался в голове голос богов.
Глава 2
Ниёдо тихо несла свои изумрудно-лазурные воды. Скалы вдали отливали бирюзой. Со всех сторон дорогу окружали горы, до самых вершин усеянные рисовыми полями. К склонам жались крестьянские избы.
Машина мчалась прямо, не сворачивая с тридцать третьей автотрассы. Фумия по-прежнему молчал, словно Хинако не было в машине. Никто не смог бы лучше изобразить полное равнодушие.
И все же в его поведении было что-то странное. Причина явно была не в том, что он сердится на Хинако. Он вел себя так, словно натолкнулся на какой-то непреодолимый барьер внутри себя самого. Что его мучит?