— Фумия, прекрати наконец! — Хинако хлестала его по щекам, трясла за плечи.
Внезапно перед ней снова выросла обнаженная Саёри. Глаза ее пылали гневом. Свирепо оскалившись, она взвыла:
— Фумия мой!
Нежные щеки, раскосые глаза, капли воды, сверкающие на обнаженном теле, словно драгоценные камни. Хинако почувствовала трепет. Тело Саёри, застывшее на грани между взрослой женщиной и ребенком, хоть и было мертво, но сияло удивительной красотой и молодостью.
Хинако оттолкнула соперницу, и ее нежное хрупкое тело на мгновение с головой погрузилось под воду, но Саёри тут же вынырнула и с вызовом уставилась на Хинако. В сверкающих злобой глазах стояла непрекрытая ненависть. Если бы взглядом можно было убить, Хинако была бы убита уже сотню раз. Хинако прикрыла Фумия собственным телом, пытаясь защитить:
— Ты умерла, Саёри!
— Ну и что! Если я умерла, то мне и хотеть ничего нельзя? — С черных волос Саёри ручьями текла вода. Она зло выкрикивала в лицо Хинако: — Если я умерла, значит, мне никогда уже не стать взрослой?! Если я умерла, значит, вместе со мной умерла моя любовь?! — Лицо ее исказила гримаса боли.
Саёри страстно желала стать взрослой, чтобы наконец выразить себя и признаться Фумия в любви.
— Саёри… — Голос Хинако дрогнул, и Саёри взглянула на нее с презрением:
— Мне не нужно твое сострадание. Это я должна тебе сочувствовать. Ты размазня, неуклюжая тупая черепаха! Я никогда не отдам тебе Фумия. Никогда!
Тело сковал неземной холод. Хинако почувствовала себя, как изгнанный в горы осужденный на смерть. Она ощутила невыразимую тоску. Саёри поднялась и, грациозно потянувшись изящным телом, с высокомерной улыбкой взглянула на Хинако:
— Я не была черепахой. Я ни с кем не общалась, потому что они не стоили этого. Я — не ты, которая никогда не знала, чего хочешь.
Так и было. Она не знала, чего она хочет. Следуя по пятам за Саёри, она была уверена, что хочет того же, что и подруга. Хинако ничего не могла решить сама за себя.
Сейчас, рядом с Саёри, она казалась себе полным ничтожеством, крошечным, ничего не значащим существом, которое из девушки вот-вот превратится в ребенка, затем в младенца, а затем и вовсе растает в небытии.
Саёри обратилась к Фумия, по-прежнему стоявшему за спиной Хинако:
— Я всегда, с самого детства, знала, кто я и чего хочу. И ты, Фумия, тоже знал, чего хочешь, правда?
Бескровные губы Фумия дрогнули, он силился что-то сказать. Хинако боялась услышать эти слова. Более того, она не желала их слышать. Она сжала лицо Фумия в ладонях и повернула к себе. Его щеки были холодными как лед. Казалось, по его жилам уже не течет кровь. Кожа приобрела тот же мертвенно-бледный цвет, что у Саёри.
— Фумия, ничего не говори! Смотри на меня, Фумия!
Хинако стиснула его в объятиях. В нем оставался крошечный островок тепла. Главное, он жив! Что бы ни говорила Саёри, он жив. Он находится в одном с ней, Хинако, мире. И рядом с ним жива Хинако, не Саёри.
Тело Фумия постепенно согрелось ее теплом. Она чувствовала, как его руки медленно наливаются силой и отвечают на ее объятия.
— Не смей! — раздался пронзительный визг Саёри, и она повернулась к ним.
Бах! — в них ударил порыв ветра, и Хинако вместе с Фумия свалились в озеро. Лед сковывал тело, не давал подняться. На глазах у обессиленной Хинако Саёри оседлала Фумия, обвила стройными ногами его тело, прижалась к груди:
— Фумия, посмотри на меня.
Словно зачарованный, он поднял на нее глаза.
— Фумия! — что есть мочи заорала Хинако, но было поздно.
Взгляд его слился со взглядом Саёри, их лица сблизились, губы коснулись друг друга, черные волосы переплелись, словно змеи. Хинако протянула к ним руки, тщетно пытаясь остановить. Внезапно к ним метнулась черная тень.
— Прекрати, Саёри!
Ясутака диким зверем налетел на дочь и вырвал ее из объятий Фумия. Раздался душераздирающий крик. Крепко обхватив дочь, он поднял ее над головой. Та билась в его руках, разбрасывая вокруг комья грязи.
Крепко сжимая в руках трепыхающуюся, как рыба, Саёри, он неуклонно двигался к центру озера — туда, где высился каменный столб. Духи мертвых по-прежнему парили над водой, образуя белую мглу. Лишь зеленый камень четко вырисовывался на фоне молочной дымки, словно дорожный указатель в мире хаоса.
Поняв, что задумал отец, Саёри стала брыкаться сильнее, но Ясутака не отпускал дочь. Надавив всем телом, он прижал ее к каменному столбу. Под рыдания Саёри каменный столб стал медленно наклоняться, пока наконец не лег горизонтально.
В тот же миг движение над водой прекратилось, поверхность ее стала гладкой как зеркало. Обнимая дочь, Ясутака ступил на поверженный камень, снова напомнив Хинако отважного Нио. Его тело медленно погружалось в воду.