Пристально, не отрываясь, глядела Эйлин на разгорающийся в небе пожар; долго сидела она, не вымолвив ни слова. Ее восхищение сообщалось Рендеру.
Она не сводила глаз со всемирного источника света, а восходящее светило, слепя, отражалось в металлическом кружке у нее на лбу, как блестящая капля крови.
— Это солнце, а это тучи, — сказал Рендер, хлопнул в ладоши — тучи скрыли солнце, и сверху послышались мягкие раскаты. — А это — гром.
Пошел дождь; капли его разбили зеркальную гладь озера; щекоча, покатились по щекам Эйлин, громко застучали по листьям деревьев, мягко зашлепали по траве; струйки дождя потекли с ветвей; одежда на обоих вымокла, волосы слиплись, а капли все падали, стекая по лицам, заставляя жмуриться и превращая в грязь коричневые пятна земли.
Сверкающая молния прочертила небо, а мгновенье спустя снова прогрохотал гром.
— …А это — летняя гроза, — сказал он наставительно. — Можно наблюдать, какое действие оказывает дождь на листву и на людей. А то, что ты видела в небе перед громом, называется молния.
— Я устала, — сказала она. — Пожалуйста, пусть он на минутку перестанет.
Дождь мгновенно перестал, и солнце проглянуло сквозь тучи.
— Чертовски хочется курить, — сказала она, — но я оставила свои сигареты там, в том мире.
Стоило ей сказать это, как зажженная сигарета уже дымилась в ее пальцах.
— Покажется пресной, — сказал Рендер загадочно.
Потом он мельком взглянул на нее.
— Это не я дал тебе сигарету, — сказал он. — Ты сама выудила ее у меня в мыслях.
Дым качнулся в сторону, свился спиралью и уплыл.
— А это значит, — продолжал он, — что уже второй раз сегодня я недооценил силу той свободной части твоего сознания, где должен помещаться механизм зрения. Ты усваиваешь новые впечатления очень быстро. А теперь даже подбираешься к новым. Будь осторожна. Постарайся держать себя в руках.
— Но это как голод, — сказала она.
— Пожалуй, на сегодня хватит.
Одежда их уже высохла. В ветвях запела птица.
— Нет, подождите! Пожалуйста! Я буду осторожней. Я хочу видеть еще.
— Ну, этот визит не последний, — сказал Рендер. — Но еще немножко можно. Что бы тебе больше всего хотелось увидеть?
— Зиму. Снег.
— О’кей, — улыбнулся Ваятель. — Тогда накинь эту шубу…
Часть дня, оставшаяся после ухода пациентки, пролетела незаметно.
Настроение у Рендера было хорошее. Казалось, что ему удалось выплеснуть всю энергию, а теперь он снова полон ею до краев. Первый опыт прошел без каких-либо обратных воздействий. Он решил, что успех обеспечен. Чувство удовлетворения было сильнее чувства страха. Ощущая прилив бодрости, он вернулся к работе над лекцией.
— В чем же состоит возможность причинить ущерб ближнему? — вопросил он у микрофона.
— Жизнью нашей управляют приятные и неприятные эмоции, — ответил он на собственный вопрос. — Удовольствие и боль. Одно воодушевляет, другое подавляет. Но хотя удовольствие и боль имеют биологические корни, распределение их обусловлено обществом: общество формирует ценности. Огромные массы людей, жителей больших городов, ежедневно с лихорадочной поспешностью перемещаются с места на место, и это сделало необходимым установление полностью механизированных форм контроля за этими передвижениями. Каждый день они прокладывают себе пути в новые области: они управляют нашими автомобилями, пилотируют наши самолеты, опрашивают нас, ставят нам диагнозы, — и я не рискнул бы оценивать эти вторжения техники в моральном плане. Они неизбежны и в конце концов могут оказаться даже благотворными.
Но, как бы там ни было, я бы хотел сделать акцент на том, что мы часто не отдаем себе отчета в наших ценностях. Мы не можем прямо сказать, что значит для нас та или иная вещь, пока она не исчезнет из нашей жизни. Когда же ценностный объект исчезает, вложенная в него психическая энергия высвобождается. И мы отправляемся на поиски новых ценностных объектов, на которые могли бы обратить свою «ману», или свое «либидо», как вам больше нравится.
И надо сказать, что ни одно из явлений, исчезнувших за последние три, четыре или пять десятилетий, не обладало достаточной массовой значимостью; и ни одно из новшеств, появившихся за это время, нельзя считать враждебным по отношению к людям, которых оно заменило, или к тем, кого оно контролирует. Тем не менее общество представляет из себя сложную систему явлений, и, если они сменяют друг друга слишком быстро, результаты могут оказаться непредсказуемыми. Тщательное изучение душевных заболеваний часто проливает свет на природу стрессов, бытующих в обществе, где эти заболевания возникли. Если психические расстройства подлежат классификации, то скрытые болезни общества так или иначе обнаруживаются в них. Карл Юнг установил, что, когда сознательное терпит постоянные неудачи в поисках ценностей, поиски эти переходят на уровень подсознания; если же и там ждет его неудача, то оно обращается к гипотетическому коллективному подсознанию. В послевоенный период, изучая психологию бывших нацистов, он заметил, что чем дольше искали они чего-либо жизнеспособного на руинах своих судеб — пройдя через период классического иконоборчества, а затем видя крах новых идеалов, — чем дольше они искали, тем глубже уходили они в коллективное подсознание своего народа. Даже их сны отливались в образы древнегерманских мифов.