— Значит, ты сегодня говорил с собакой?
— Да. Очень странная история…
— Она была хорошенькая?
— Это был кобель. И далеко не красавец.
— Глупый, я про хозяйку.
— Ты ведь знаешь, Джилл, я никогда не обсуждаю пациентов.
— Ты же сам рассказывал, что она слепая, и про собаку. Мне только интересно: она хорошенькая?
— Как сказать… и да, и нет.
Он шлепнул ее под столом и неопределенно пожал плечами:
— Ты понимаешь…
— То же и еще раз то же, — сказала она официанту, неожиданно возникшему из темноты рядом с ними. Официант кивнул и так же мгновенно исчез.
— Вот чем заканчиваются всегда мои благие намерения, — вздохнул Рендер. — Похоже, тебе хочется, чтобы тебя обследовал подвыпивший врач, иначе я не могу объяснить.
— Ну, ты у нас быстро трезвеешь. Секреты Гиппократа.
Он фыркнул, взглянул на часы.
— Завтра еду в Коннектикут, забрать Пита из этой чертовой школы.
Джилл зевнула; тема явно ей надоела.
— Мне кажется, ты слишком за него переживаешь. Сломать лодыжку — обычная история для молодого парня. Это болезнь роста. Я сломала руку в детстве, когда мне было семь лет. Несчастный случай. Школа тут не виновата, это всегда случается само собой.
— Черта с два, — сказал Рендер, принимая стакан с темным напитком из рук темного человека с темным подносом. — Если им не справиться со своей работой, я найду того, кто справится.
Джилл пожала плечами.
— Тебе виднее. Я знаю только то, о чем пишут в газетах, — сказала она и добавила: — А ты по-прежнему настаиваешь на Давосе, хотя знаешь, что публика в Сент-Морице гораздо приличнее.
— Не забывай: мы едем кататься на лыжах. А бегать на лыжах мне больше нравится в Давосе.
— Может, мне удастся выиграть хоть один забег сегодня?
Рендер пожал ее руку.
— Ты же всегда обгоняешь меня, милая.
И они допили свои коктейли, и докурили свои сигареты, и долго сидели, взявшись за руки, пока люди не ушли с танцевального круга, и вновь не замелькали разноцветные пятна, закружились, окрашивая клубы табачного дыма то инфернально-красным, то нежнорозовым, как заря, цветом, и в оркестре не бухнул бас: «Вумп!»
«Чга-чг!»— отозвались маракасы.
— Чарли, смотри, вот они опять!
Небо было как темное стекло. Дорожное покрытие — чистое. Снег перестал.
Джилл дышала ровно, как дышат спящие. С-7 стремительно мчался через городские мосты. Когда Рендер сидел не шевелясь, ему удавалось убедить себя, что сознание его работает трезво; однако стоило чуть наклонить голову — и вселенная начинала кружиться. В такие моменты ему казалось, что все вокруг — сон, и это он изваял его.
И так оно и было, когда он перевел стрелку звездного циферблата назад, улыбнувшись во сне. Но вот он снова проснулся, и улыбка исчезла с его лица.
Вселенная мстила ему за самонадеянность. На одно ослепительное мгновение, с беспомощностью, которая была ему дороже помощи, она спросила с него сполна за озерный мираж; и когда он вновь устремился к разбитому остову на поверхности мира — как ныряльщик, не в силах открыть рот для крика, — он услышал донесшийся сверху, сквозь толщу покрывающих Землю вод, вой Фенрира Волка, разинувшего пасть, чтобы пожрать луну; и едва Рендер услышал этот звук, как понял, что он похож на трубы Судного дня, так же, как женщина рядом с ним похожа на луну. Во всем. Как ни взгляни. И ему стало страшно.
III
Он был собакой.
Но не обычной собакой.
Он сидел — сам — за штурвалом автомобиля, едущего за город.
Крупный, по виду похожий на немецкую овчарку, он сидел на задних лапах на переднем сиденье, глядя на проезжающие мимо машины и на пейзаж за окном. Он ехал по полосе скоростного движения, обгоняя другие машины.
День был холодный, снег лежал на полях; деревья были скованы ледяной броней, и птицы в небе и на земле казались черными пятнами.
Пес открыл пасть, и длинный язык лизнул оконное стекло, затуманившееся от собачьего дыхания. Морда у него была длиннее любой другой собачьей морды, кроме, пожалуй, ирландского волкодава. Глаза были темные, глубоко посаженные. Открыв пасть, он смеялся.
Он прибавил скорость.
Наконец машина замедлила ход и, перестроившись на правую боковую полосу, свернула на проселочную дорогу. Еще несколько миль она ехала по проселку, затем опять свернула — на узкую аллею — и остановилась под деревом.
Мотор заглох; дверца открылась.
Пес вышел из машины и с силой толкнул дверь плечом. Увидев, что свет внутри погас, он повернулся и полем побежал к лесу.
Осторожно переставляя лапы, он изучал собственные следы.