– Держи кремень-то, – торопил он. – А кремень – гляди, от пазухи ещё тёплый, ставь, покуда не застыл.
– И вправду, помощник, – усмехнулся Степан. – Гляди, сейчас пороху на полку подсыплем сухого, а вот и…
Он взвёл курок тяжёлой пищали, вынул из раструба курка кремень, вставил другой, что из мешочка достал.
– На что балуешься, Степан, – проговорил старший укоризненно, – порох без расчёту тратишь. Не на промысел ведь идём.
– Сготовиться надо, – весело отозвался Степан, старательно зажимая кремень винтом. – Земля чужая, неведомо кто нас с порога приветит. Тогда не время будет порох на полку подсыпать. Я…
Но тут в сенях послышался странный звук, словно кто-то с силой рванул дверь, стараясь её открыть. Ещё раз! Все насторожённо прислушались.
– Ванюшка, – тихо сказал отец. – Ну-кось отвори. Степан, и вправду, сготовься!
Ванюшка проворно шагнул к двери, отодвинул тяжёлый засов, но тут же пулей отлетел в сторону. Дверь распахнулась, отбросила его и ударилась о стенку со страшной силой, а в просвете, целиком его заслоняя, стала огромная белая туша. Медведь! Вчерашняя вечерняя буря утихла, но медведь из-за неё упустил ужин. Теперь он пришёл за завтраком.
Казалось, его удивило количество людей в избушке. Маленькие чёрные глазки забегали с одного на другого, как будто затрудняясь – с которого начинать. Неожиданно медведь широко открыл пасть и протяжно зевнул, точно с издёвкой. Ванюшке на всю жизнь запомнилось: один клык огромный, жёлтый, а другой сломан, под самый корень. Минутная задержка, но люди успели прийти в себя. Кормщик медленно, осторожно завёл руку за спину, потянул лежавший на нарах топор.
– Степан, – тихо проговорил он, – в глаз цель, а я по загривку…
Медведю не понравился человеческий голос: он глухо прорычал и пригнулся, задние ноги подобрал под себя, готовясь к прыжку. Выстрел в избушке оглушил всех, в то же мгновение топор мелькнул в воздухе и глубоко врубился в мохнатый затылок. Медведь попытался подняться на дыбы, но осел и повалился на бок, загородив огромным своим телом выход из избы. Копи страшных лап, вытянутых в последней судороге, почти дотронулись до людей, сбившихся в тесную кучу у самых нар. Так стояли они долго, наконец, кормщик шагнул, с трудом вытянул топор, плотно засевший в разрубленной шее.
– По чью-то душу приходил, – вымолвил он. Всегда спокойный его голос слегка дрогнул, на минуту он прикрыл глаза рукой, отнял её и сказал уже так, будто ничего особенного и не случилось. – А ну, помогай тащить, ребята, а то к двери проходу не стало.
Но и всем вместе едва удалось сдвинуть к стене огромную тушу и освободить проход к сеням. Ванюшка нерешительно протянул руку, посмотрел на свои пальцы и на кривые страшные когти, убрал руку, вздохнул.
– Померялся? – спросил Степан. – Сколь тебе ещё расти, покуда у тебя когти на руках вырастут с этими вровень? Струхнул, чай, здорово?
Он говорил весело, с шуткой, но дышал неровно. И было с чего. Степан молод годами, а охотник бывалый, но медведя в избе и ему бить не доводилось.
– Аж сердце зашлось, – искренне ответил мальчик и тут же повернулся, посмотрел на отца – ладно ли сказал. Но тот спокойно кивнул головой.
– У каждого, небось, сердце зашлось, – сказал он. – А своё, что требовалось, сполнили.
Степан закраснелся от радости, понял: кормщик на похвалу скуп, и от того похвала его была вдвое дороже. Фёдор ничего не сказал, только угрюмо покосился в его сторону.
– Поспешать надо, наши заждались, – поторопил кормщик.
С невольной оглядкой они прошли мимо неподвижной туши в сени и дальше. Выйдя из избушки, Степан старательно задвинул тяжёлый засов.
– Неравно без нас другой пожалует, – побежал он вдогонку за товарищами, но вдруг вскрикнул так, что все остановились: – Чего следы говорят-то: тут он, за камнем, у самой избы лежал, как мы ночью мимо шли. И как никого не ухватил!
– Буря помешала, – отозвался кормщик и снова двинулся по тропинке. – Залегает он в бурю. А то бы мы кого не досчитались.
– Видать, и буря на пользу бывает, – рассудил Степан. – А вот наши…
Но тут он остановился и замолчал. Остановились и остальные: они дошли уже до самого берега. Ночная буря, переменив направление ветра, отогнала от земли плавучие льды. Угрюмое и пустое лежало перед ними море, карбас с товарищами бесследно исчез.
Ванюшка уронил рукавицу, да так и стоял, забыв поднять её.
– Тять, это что же? – спросил он дрожащим голосом. – Тять, а наши куды подевались?
Кормщик долго молча смотрел, прикрывал глаза ладонью, но на всей поверхности моря, свинцовой и холодной, видны были лишь отдельные редкие ледяные глыбы.