Наверное, это было то, что нужно, потому что через мгновенье Сана сидела на моей постели, и рука ее лежала на моих губах, и она шептала мне тихо и растерянно:
— Не надо. Не надо об этом, милый. Я же знаю. Все знаю. Ты не мог ничего сделать. И больше не вспоминай об этом. Никогда. Не теряй на это времени. Нашего времени.
Я понял, что и она говорит не то, что думает, а говорит от мучительного счастья сказать, наконец, хоть что-нибудь, и я засмеялся в ответ ее торопливой нежности, потому что она снова стала не воспоминанием, не человеком, не женщиной — никем, а только тем единственным на Земле существом, которое называется — Моя Сана.
Я даже не спросил ее, где она поселилась и скоро ли вернется ко мне, я просто лежал, закинув руки за голову, и был полон собственным дыханием, этой чертовски прекрасной штукой, совершенной в своей соразмерности вдохов и выдохов, бесконечно мудрой в своем назначении — наполнять человека тем, что ему необходимо, наполнять всего, целиком, и делать его легким и всесильным.
Я не ждал ни шагов, ни шорохов. Я знал, что все, что со мной теперь будет, — будет хорошо. И я спокойно ждал этого хорошего будущего. Тогда бесшумно раздвинулась дверь, и бронзово-коричневый «бой» вкатил столик с ужином. Я посмотрел на него с любопытством — это был первый робот, который появился у меня за время моей болезни.
Стол был сервирован на двоих — значит, Сана меня уже больше не оставит. Шесть смуглых, почти человеческих рук быстро разливали кофе, раскладывали по тарелочкам лакомства, от которых пряно пахло суиком и школьными завтраками. Мне вдруг бросилось в глаза, что мой «бой», несмотря на свою пластическую моделировку и многоконечность, значительно тяжелее обычных сервис-аппаратов и даже снабжен проектором планетарного типа.
— Кофе натуральный? — спросил я его, чтобы узнать, снабжен ли он диктодатчиком.
— Да, но могу заменить, если вы желаете.
Голос был противный — мужской, но очень высокий, с металлическими нотками.
— Не желаю. Можно ли убрать с потолка снег?
— Пожалуйста. Выполнить сейчас же?
— Через пятнадцать минут. Какое сегодня число?
— Тридцать первое декабря.
Да, я основательно провалялся.
— Что со мной было?
— Региональное расстройство сиффузорно-запоминающей канальной системы.
А откуда он это знает? Слышал? Нет, так сказать никто не мог — разве что роботехник о причине выхода из строя аппарата высокого класса. Значит, этот «бой» имеет собственное мнение о моей персоне. Забавно. А вдруг это…
— Чему равна масса типовых буев-резервуаров на трассах Солнечной?
— От пятисот до семисот мегатонн.
— Сколько шейных позвонков у человека?
— Семь.
— Где расположены нейтринные экстрактеры в аппарате ЗИЭТР?
— Аппарат ЗИЭТР не имеет нейтринных экстракторов.
— Сколько мне было лет, когда я в последний раз покидал Землю?
— Тридцать два.
Все было ясно. Я ткнул его кулаком в золотистое брюхо.
— Можешь кончить этот маскарад и облачиться в свой серенький капот. Кстати, твой прежний голос мне тоже больше нравился, а то сейчас ты мне напоминаешь… М-м-да. Боюсь, что в этой области ты не силен.
— Я вас понял. В данное время заканчиваю курс сравнительной анатомии.
— Зачем?
— Должен усвоить все курсы высшей медицинской школы. Буду, в свою очередь, программировать других роботов на аккумулято-диагностику.
— Ну, работа у них будет не пыльная. Кстати, кто тебя программирует?
— Самопрограммируюсь по книгам и лентам записи.
— Но кто-то задает тебе круг определенной литературы?
— Да, Патери Пат, Сана Логе.
— При подобном перечислении женщин следует называть первыми.
— Благодарю, запомнил. Сана Логе, Патери Пат.
— Вот так-то. Перекрашивайся, все останется по-старому.
— Прошло тринадцать минут.
— Ну, ладно, проваливай.
Он выскользнул из комнаты, и вскоре я заметил, что снег постепенно исчезает — сначала с краев крыши, потом все ближе к центру здания, и вот потолок стал совсем прозрачным. Бездумные сумерки обступили меня. Темно-лиловыми стали цветы селиора в гагатовых вазах, пар над тонкими чашками казался дымком.
Пришла темнота.
— Свет, — сказал я.
Потолок замерцал, несколько искр пробежало к окну, и комната стала наполняться ровным холодным светом. Излучала вся плоскость потолка, и мне вспомнилось, что именно так освещают операционные.