— Необходимо искусственным путем вызвать изменения состояния атмосферы над районом Возмущения. Может быть, распылить в больших масштабах йодистое серебро… — вернулся к своему предложению Синицын и решительно водрузил на нос очки.
— А что это даст? — спросил Дмитриев.
— Спровоцируем тучеобразование, резко изменится температурный режим района, упадет атмосферное давление… Возможно, зародится ураган и разрушит воронку.
— В корень надо смотреть, в корень, — пробубнил себе под нос Дерюгин, опасаясь лишний раз обратить внимание Пушкова.
— Можно мне? — Милосердов, как в школе, поднял руку. — Думаю, что пора пускать в дело глубоководные аппараты «Дельфин». Те «привязные» исследования, что мы проводим с помощью гидролокаторов и других дистанционных приборов, в сущности, малоэффективны. Глубины-то ведь какие — от пяти до семи тысяч метров, Северо-Американская котловина…
— А как другие товарищи думают? — окинул быстрым взглядом аудиторию Пушков.
— Давно надо было…
— За людей боялись.
— Риск все же немалый…
— Я вам должен сказать, что на плавбазы других стран дано прямое указание начать погружения глубоководных аппаратов, — строго произнес Пушков. — Но мне хотелось услышать ваше мнение. Вижу, что серьезность положения в общем-то поняли все. Капитану Верейкису необходимо сегодня же организовать расконсервацию «Дельфинов». Сюда вызван опытный пилот-оператор Хачирашвили… Ну, а я пока остаюсь здесь… за научного комиссара.
Пушков улыбнулся, разряжая обстановку.
— Совещание закончено, — объявил Милосердов. — Дополнительные указания по новой программе исследований будут даны в рабочем порядке.
Участники совещания начали расходиться.
В кабинете остались Милосердов, Пушков и парторг Прокопенко. Надо было договориться о составе основного экипажа «Дельфина».
В это время вошел дежурный по базе. Он, очевидно, ждал конца совещания. Подал Милосердову информационную сводку, которой регулярно обменивались экспедиции разных стран, изучающих Возмущение. Милосердов пробежал глазами английский текст, в одном месте остановился, заинтересовавшись чем-то. Прочитал еще раз, затем воскликнул:
— Нет, вы послушайте!
— Что такое?! — одновременно спросили Пушков и Прокопенко.
— А вот, — и Милосердов начал читать вслух: — «14 сентября в 16.32 по поясному времени в юго-западном секторе Возмущения (по-английски значилось: Турбулентной Аномалии) наблюдался необычный мираж. На расстоянии 6 миль от воронки внезапно возникли две гигантские встречные волны, а между ними корабль с хорошо различимой надписью на борту „Марин Куин“. В течение 20 секунд он разломался пополам и ушел под воду. Мираж сопровождался звуковыми эффектами: ревом волн, гудками корабля, грохотом сильного взрыва. Наблюдатели успели сделать снимки. По каталогам установлено, что корабль является сухогрузом, безвестно исчезнувшим в Бермудском треугольнике в 1963 году».
— Тэк, тэк, возможно физик-то наш действительно прав насчет видеозаписи, — проговорил Пушков, — гибель «Марин Куин» — это уж точно событие из прошлого, — и, взяв сводку, быстро прочел ее сам.
— Скорее всего, что так, — подтвердил Прокопенко, который уже знал о наблюдениях с «Алмаза-5». — Способнейший человек Дерюгин. Заносит его, правда, иногда, но это терпимо.
— А что, неплохая кандидатура для командира основного экипажа, — повернулся Пушков к Милосердову.
— Согласен, — кивнул головой Милосердов, — Дерюгин с его остротой ума и склонностью к разумному риску многое может решить в экстремальной ситуации. Вторым надо бы Руденка, того самого, с «Алмаза-5». Быстро ориентируется в сложной обстановке, наблюдателен, отлично знает биологию моря.
— Что ж, Руденка так Руденка, парень он вроде цепкий, — согласился Пушков.
— Следовало бы переговорить с ними сегодня, не откладывая в долгий ящик, — высказал свое мнение парторг.
— Пригласим на 15.00, — уточнил Пушков.
Дерюгин принял предложение о глубоководном погружении относительно спокойно. Чувствовалось, что где-то в глубине души он надеялся именно на такое решение руководства и был к нему внутренне готов.
— Надо — значит надо. Откровенно говоря, даже интересно…
Руденка известие о включении в экипаж «Дельфина» заметно огорчило. Он в мыслях был уже дома, на Витебщине. Мечтал забрать на время сынишку у Ирины (она иногда позволяла) и половить с ним угрей, если озера не замерзнут к тому времени. А опоздает, можно и подледным ловом заняться. Или на лыжах всласть накататься — за год соскучился по снегу. Теперь же возвращение из экспедиции откладывалось на неопределенный срок — вряд ли удастся быстро разгадать тайну воронки.
И все же он сказал «да».
С Хачирашвили вопрос был ясен — приедет, значит, готов идти на погружение.
День выдался хлопотный. Пушков и Милосердов наметили план на первую неделю погружений, проверили расконсервацию глубоководных аппаратов, связались с плавбазами других стран и договорились о координации работ, осмотрели большой парусно-моторный катамаран — опорный пункт для «Дельфина».
За полчаса до сна Милосердов увлек Пушкова на свою обязательную прогулку по верхней палубе. Обойдя вертолеты, полюбовались закатом, перекинулись парой фраз о достоинствах металлических стрекоз, помолчали.
Милосердов оперся о фальшборт[5], задумчиво вгляделся в даль океана, подернутую легким сумраком, затем обернулся к Пушкову.
— Знаешь, Юрий, мне ведь впервые такое решение пришлось принимать, я имею в виду приказ на погружение «Дельфина». Слишком уж велик риск, которому я подвергаю других, заведомо зная, что чувство долга или увлеченность наукой не позволят им отказаться…
— К этому трудно привыкнуть, если ты не карьерист, а честный человек, — вздохнув, согласился Пушков. — Но и поддаваться сентиментальности нельзя. Думаешь, я указания даю, как семечки щелкаю?.. Здесь все равно откладывается, — Пушков прижал ладонь к левой стороне груди.
— А все-таки жаль, если придется разрушить воронку… У меня, Юрий, такое чувство, будто сидишь в лесу у костра, а кто-то залить его намеревается. Понимаешь, что иначе пожар может случиться, но и тепла терять не хочется… Миражи вот какие-то странные появились, тени прошлого… Почему, откуда? Не станет воронки — так и не узнаем ответа на этот вопрос. А вдруг и вправду, как предполагает Дерюгин, прошлое Земли на ее кристалле записано? Сколько тайн мы бы узнали, разгадав секрет записи…
— Вот за то тебя и люблю, Сергей, что не перекладываешь ответственность на высшее начальство да на подчиненных…
— Здравствуйте! — вдруг перебил разговор ученых преувеличенно бодрый голос. Это подошел вертолетный механик Володя Гребешков, который от темна до темна пропадал на верхней палубе. — Базу нашу рассматриваете, Юрий Павлович?
— Здравствуйте, молодой человек. А что — запрещается, совершенно секретно?
— Гребешков, вертолетный механик, — представил парня Милосердов.
— Нет, что вы, можно! — вроде бы застеснялся Володя. — Я к тому, что база наша — сила! Посмотреть есть на что.
Да, научная плавбаза «Академик Вернадский» была последним словом кораблестроения. Судно имело атомную энергетическую установку, автоматизированное управление и могло совершать плавание даже в десятибалльный шторм.
— Повезло нам, Гребешков, а? — подзадорил Пушков неожиданного собеседника.
— Это уж точно! — гордо отозвался Володя и отправился назад к вертолетам, где в это время другой механик Демидыч, мужчина средних лет, проверял крепление к настилу палубы посадочных поплавков.
Гребешков присел рядом на поплавок и обратился к напарнику:
— Большо-ой человек к нам пожаловал, академик из самой Москвы, значит, жди большого дела.
— Вечно ты, Володька, суешься со своим любопытством. Смотри, когда-нибудь нос оттяпают…
— Нет, попомни мое слово, Демидыч, начальство что-то задумало… Я это чую своим носом, о котором ты так неуважительно отозвался.