— Нет, Костя, нет. Ничего не надо.
— Меня Андрей Васильевич к вам прикомандировал, чтобы я помогал вам, когда надо. Вы не возражаете?
— Нет, не возражаю.
— А сейчас я могу что-нибудь сделать для вас?
— Сейчас нет, Костя. Вот разве поправь портфель у моих ног… Так… Прикрой его парусиной… Хорошо.
И опять установилось молчание. Слышался лишь скрип уключин да удары волн о борта шлюпки. Костя проверил, надежно ли укрыт портфель, и задумался… В капитанском прорезиненном портфеле должны храниться важные документы, и его надо беречь… Потом мысли Кости перекинулись на товарищей, находившихся в других шлюпках. Как-то они чувствуют себя в эти минуты?…
Шерстнев вдруг спросил:
— А что это Епифан голоса не подает? Жив ли?
— Перепугался он, Василий Иванович. Сидит в ящике тихо. Притаился.
— Ну, а как ты? Тоже, поди, испугался? Страшно попадать в такой переплет?
— Страшно, Василий Иванович, — признался Костя.
— В такие минуты, Костя, люди и раскрываются. Одни — вырастают, другие — пригибаются.
Слова Шерстнева встревожили Костю: «Не подумает ли Василий Иванович что-нибудь дурное?… Я же испугался…
Шерстнев словно почувствовал состояние Таслунова.
— Ты, Костя, не волнуйся, что испугался. Страшно в такие минуты бывает и людям, уже повидавшим многое.
Главное в том, как люди начинают действовать в такие минуты… Ты ведешь себя нормально.
Костя повеселел и хотел спросить, бывали ли у Василия Ивановича в молодости такие минуты страха, но не решился… Сидел молча, думал и прислушивался к скупым фразам, которыми изредка перебрасывались моряки, сидевшие на веслах.
Медленно тянулось время.
Уже сгустились сумерки и появились первые вестники перемены погоды. Колючий холодный ветер все чаще швырял в лица людей ледяные брызги. Скоро налетит злой борей — и запляшут, взбесятся волны. Поэтому так хотелось поскорее ступить на прочную палубу. И гребцы старались, налегали на весла.
Шерстнев забеспокоился. Капризен океан в таких широтах. Пока подойдет спасательное судно, может разыграться настоящий шторм. И тогда ракеты не будут видны даже на близком расстоянии.
Неожиданно темноту прорезал яркий луч прожектора. Все заволновались.
Шлюпки Шерстнева и Борщенко сблизились.
— Василий Иванович! Это, вероятно, наш сторожевой корабль! — прокричал Борщенко. — Но возьмет ли он нас?
— Посигнальте ему!
Одна за другой взвились ракеты. В ответ прожектор несколько раз мигнул и направил луч в сторону шлюпок.
Шерстнев приказал:
— Держать курс по лучу прожектора!
Гребцы заработали дружнее. Продолжали взлетать ракеты.
— Придется все-таки вам, Борис Андреевич, перейти на палубу военного корабля, — сказал Шерстнев. — теперь уже поневоле…
— Да… Теперь я уже ничего поделать не могу…
Шлюпка и корабль быстро сближались. Вот уже луч наконец поймал, ослепил людей и так держал, пока черная масса корабля не выползла из темноты…
Забурлили мощные винты, гася скорость.
— Эй, на шлюпках! — раздалось с корабля. — Подгребай к трапу по очереди. Подниматься по одному. Личные вещи и грузы оставить в шлюпках. Получите потом!
Шерстнев приказал Борщенко с ранеными переходить на корабль первыми.
Пока люди со шлюпок один за другим поднимались на палубу корабля, Шерстнев снова задумался о том, что оставил он в холодной пучине сурового океана, — о родной «Неве»…
Голос Рынина вывел Шерстнева из невеселой задумчивости:
— Пора и нам, Василий Иванович…
Да. Последний моряк с предпоследней шлюпки уже поднимался по трапу. Пора подгребать и последней, капитанской шлюпке.
Уже крепчал ветер, сильнее пенилась беспокойная волна…
2
Радостно переговариваясь, успокоившиеся моряки по очереди поднимались на корабль. Там их сразу же отводили в сторону.
Шерстнев поднялся последним. Его поразили необычные тишина и темнота на палубе. Странно было и то, что из товарищей с «Невы» здесь уже не было никого, кроме Кости Таслунова, который до конца держался рядом…
Трое незнакомых военных в плащах стояли перед Шерстневым. Дальше виднелись еще несколько моряков с мрачно поблескивавшими автоматами. А между автоматчиками — Костя, которого потащили вперед.
— Иди за ними и не оборачивайся! — приказал Шерстневу военный в черном плаще.