– Я уж было стал помышлять о твоей мягкотелости, мой друг, – пробил басом мои ушные пробки голос надо мной.
Я поднял взгляд, усилием воли оторвав его от стеклянной тары, и увидел широко улыбающегося здоровяка лет пятидесяти, со слегка несвойственной святой добродетельностью в чертах лица для постояльца данного заведения. В его глазах читалось веселье с покровительственным даже ласковым оттенком. Спаситель сел напротив, без приглашения. Меня почему-то не смутило его поведение – тот широкий жест, что он продемонстрировал, обогатив мой сегодняшний вечер, его абсолютная бесцеремонность… Со стороны мы, вестимо, выглядели словно старые друзья, пришедшие в бар в разное время; я просто молчал и смотрел на странного человека напротив меня. Мы выпили за знакомство, несмотря на то что, мы так и не представились друг другу, и судя по развитию событий, и поведению мужчины, это не требовалось. Всё шло к лёгкой непринуждённой беседе двух попутчиков, двух совершенно незнакомых людей оказавшихся одинокими в переполненном пьяной молодёжью баре. Очень вкусное пиво, его вкус, по всей видимости, зависел вовсе не от качества и количества солода, сусла и хмеля, или, что вероятнее всего, количества пивного концентрата в воде. Это был вкус возрождения торжествующей надежды над отчаянием, что уж ныне чахнет, так и не вкусив плод победы.
– Гляжу я на тебя, мой милый друг, и зрею, что терзает тебя жажда задать вопрос великой значимости, да вот видать решимости недостаточно, от чего и сомкнул ты уста свои в терзании душевном… – вымолвил человек напротив и выкрал несколько секунд из моей жизни, израсходовав их на бесполезную картинную паузу.
Но я вовсе не собирался интересоваться тем, кто он такой и с какой конкретной целью подсел ко мне за пыльный стол. Да и вовсе не хотел я даже знать об этом. Невзирая на общеакцептированный алгоритм действий при социальных операциях в обществе – официальное знакомство и разъяснения обстоятельств его поступка мгновенно разрушили бы странную романтику этой необычной встречи. Я уже хотел было озвучить свои мысли, но незнакомец жестом остановил меня и продолжал:
– … возможно ты даже и не намерен озвучить конкретный вопрос, кто знает, возможно ты просто дожидаешься того мгновения когда я начну заполнять пространство волнами гортанных звуков несущих миру моё мнение. То самое мнение, которое коснётся той противоречивости эмоций, которая каждый раз сковывает мысли человека при виде упавшего в напиток насекомого.
Я одеревенел. Вот такого начала непринуждённой беседы я нисколько не ожидал. «Он мои мысли читает что ли?». Я открыл было жалюзи своей несвежей пасти, но собеседник опять остановил меня небрежным жестом, слегка наклонился, приближаясь ко мне, и прошептал:
– Мы же не хотим нарушать загадочную романтичность ситуации… не так ли?
Я покорно невольно в мановение ока капитулировал и, не двигаясь, тупо глазел на собеседника, периодически моргая и терпеливо дожидаясь продолжения этого странного, одностороннего диалога. Ситуация походила на сцену из плохого, напичканного трафаретными шаблонами мистического фильма. Хотя, возможно, никакой мистики тут и нет. Если старательно призадуматься, наверняка выражение моего мимически ёмкого лица в этот момент выдавало исчерпывающую информацию, доступную любому зрячему, подобно объявлению, напечатанному большим жирным шрифтом.
– Вероятнее всего, – тоном преподавателя в средней школе продолжал загадочный попутчик. – Как минимум восемьдесят процентов присутствующих одобрят твоё решение и в единогласии поддержат тебя в твоём, по их уразумению, достойном и высокоморальном поступке. Остальные двадцать, кстати, тоже вряд ли поспешат пригвоздить твои бренные конечности к деревянным балкам, хотя однозначно поступили бы иначе в образовавшейся ситуации. Кто-то даже, подобно мне, угостит тебя бокальчиком пивца за героизм. Но будут ли они правы? Чем же обусловлена всеобщая брезгливость в отношении несчастного условно синантропного инсекта? Почему общество так сильно презирает мух, но с таким почтением относится к голубям?
Последняя фраза просто ввергла моё сознание в абсолютный хаос растерянности. «Голуби-то тут причём? Благородные красивые птички. Да, бесспорно, вся их жизненная функциональность сводится к поглощению пищи и мгновенному её перевариванию, оставляющему лишь следы птичьей жизнедеятельности на асфальте, но сравнить их с грязным насекомым, это, на мой взгляд, уже слишком». Попутчик продолжал многозначительно вещать: