– Ты хорошо поработала мятежница, – усмехнулась практикантка.
– Ты сейчас умрёшь Лэйла, – продолжала спокойным голосом вещать моя благодетельница, – попрощайся с Попутчиком.
– Я уже попрощалась, а тебе и твоим фанатикам скажу одно лишь… Вы все умрёте, никто из вас не в силах противостоять нам. Я не знаю, существует ли ад, но если он есть, через год, другой, жду вас всех в гости.
Тут медсестричка Лэйла замолкла и резко замерла, выгнулась, будто разряд электричества прошёлся сквозь тело, и забилась чуть заметной дрожью. Минут пять картина не менялась, лишь окружавшие нас фонари перемигивались между собою. Всё это время расширенные глаза бывшей медсестры-мечтательницы пронизывали мою спасительницу, постепенно потухая, словно догорающая керосиновая лампа. Тело дёрнулось, будто кто-то отключил электричество и, отяжелевшее смертью, рухнуло, брызнув пеной с губ на грязное бетонное крыльцо.
– Ты уверенна, что эта тварь сдохла? – спросил один из мужчин, подходя к Залике.
– Да, она исчерпала всю свою силу, перед тем как умереть, ничто уже не воскресит её к жизни. – Женщина повернулась ко мне, и, протянув руку, сказала, – Мы не твои друзья, но и не враги, тебе нужны ответы, у меня они есть.
Я завороженно сжал ладонь победительницы. «Что ж, мне уже не вступить в ряды доблестных Арментариев, мне никогда уже не задать вопросов Попутчику, с которым так трогательно, сквозь пространство, прощалась Лэйла. Но возможно я найду маленькое счастье в ответах той, что когда-то беспощадно разгромила группу из двадцати двух Арментариев, моих друзей, той, что однажды уже убила меня и способна убить вновь».
Глава 5.
Дурацкое слово – счастье.
Размышления об этом загадочном явлении достойны юродивости отвергнутого купидоном пятиклассника. Схожи с логическим анализом закономерностей слепого жребия, проведённым девственником с ФИЗМАТа, одержимым Шрёдингеровским котом.
Из чего состоит это абстрактное понятие, вероятно, придуманное в незапамятные времена безумным литератором-экспрессионистом. Поиск определения счастья так же абсурден, как и стремление изобрести философский камень средневековыми алхимиками.
Может ли быть найдено истинное счастье в любви, комкающей наши души в мучительной мясорубке, или в рождении и воспитании ребёнка, стремящегося предать своих родителей ради собственных высших целей. Где можно встретить ту самую эндорфиновую обитель, в пути ли что мы преодолеваем, скорбя об утратах и пополняя багаж страданий, притупляя эмоциональную восприимчивость, или лишь в момент окончания этого пути, когда цель достигнута и смысл жизни утерян, и стоит ли искать новое стремление, со скорбью осознавая, что и оно когда-либо будет достигнуто.
Полнометражная жизнь или рекламный трейлер.
Отрок грезит о великовозрастности, зрелый суррогат бьётся в судорогах инфантильности. Люди – как слова в скобках, способны лишь вспоминать и мечтать об этой необъяснимой серотониновой эйфории, но не способны осознать присутствие оной в их жизни в данный момент. Счастье словно маняще раздражающий солнечный зайчик. Счастье иллюзорно, но мы в него верим. Авторы знаменитых литературных творений выделили целый завод по переработке макулатуры со страницами, определяющими понятие данного психосоматического явления, прировняв его объём к количеству интерпретаций Бога. Многочисленные религии, секты, верования, индивидуальные восприятия божественного. Все они ищут Бога, и многие из них искренне верят в то, что нашли его.
Но, как и понятие счастья, Бог есть лишь напыщенное толкование наших мечт. Религия – попытка материализовать и придать черты закономерности слову, порождённому хаосом человеческого рассудка. Бог – попытка объяснить смысл существования противоречивости мира, прибегая к самым безумным теориям, тщета упорядочить бардак роящихся в голове мыслей, дарующая слепую веру, как спасение от съедающей сознание безнадёжности.
Что такое счастье?
Счастье есть Бог. Ребячливый творец. Абстрактный образ несуществующего явления, застывший в иллюзиях поколений.
***
В глазах рябило, словно зрительная сетчатка сошла с ума, на голову, казалось, натянули тесный металлический шлем и минут пять ритмично отстукивали в такт, под звуки марша. Руки дрожали, я вспотел и сердце, решительным штурмом, пробивалось сквозь грудную клетку. Каждый раз, когда Попутчик вкладывал новые знания в мой мозг, я испытывал подобные ощущения, смешанные с восторгом от лёгкости восприятия чистой информации, не подвергающейся фильтрации со стороны органов чувств и эмоций. В этот раз безупречно сухой, беспримесный материал, ответы, воспеваемые моими надеждами, обожествлённые моею безнадёжностью, напрочь лишали тяги к продолжению пути.