– Ты теперь даже разговариваешь, как они, – шипит он, и доктор опускает глаза.
– А Ами? – спрашивает нана, и я слышу, как дрожат ее губы.
– Мне очень жаль, Тала.
Нана берет протянутый листок и впивается в него глазами. А потом вдруг начинает плакать.
– Нана?
Она пытается что-то выговорить, но рыдания сотрясают ее и душат.
– Сестра Маргарита придет завтра и все подробно объяснит. – Доктор Томас тихонько выходит из дома.
Бондок берет бумагу, читает и вздыхает.
– Ох, Тала.
От него листок попадает наконец ко мне. Под клеточками с моим именем и возрастом, над синеватой печатью в квадратике стоит аккуратный крестик. Ниже одно-единственное слово.
Теперь я знаю, которое из двух предпочла бы, если бы могла выбирать.
Не это – другое.
Sano.
Нана выплакалась и, обессилев, ложится на кровать. Мы прибираемся. Братья уходят, а во мне все еще бурлит энергия. Я остаюсь у нашей спальни.
– Нана? – Я слышу неровное, рваное дыхание и сажусь рядом с ней на кровать. – Мне так жаль.
Она протягивает руку за спину и ищет мою.
– Почему ты извиняешься? Это хорошая новость. – Ее сотрясает новый приступ рыданий. – Ты здорова, моя малышка. Это хорошая новость.
Я не знаю, что сказать, поэтому просто сижу, пока ее дыхание не замедляется. Нана засыпает, а я совсем не чувствую усталости. Ощущение такое, словно в кровь высыпали крохотных жарких бусинок. Поиграть в доме? Нет, слишком шумно – нана может проснуться. Я собираю свои гоночные ягоды из сада и выхожу на улицу.
Ноги сами несут меня в поле, где днем стояла наша очередь. По обе стороны сточного канала, словно квадратные кустики, растут дома. Строители ушли, вокруг ни души, и свет дают только окна больницы да луна в небе. В больнице лежит Росита, но я не хочу, чтобы меня видели правительственные врачи.
Нана забеспокоится, если проснется, а меня не будет рядом. Я иду по новой улице и кладу по одной гоночной ягоде на крыльцо каждого дома – как подарок для новоселов. Когда ягоды кончаются, начинаю собирать их с невысокого куста, а потом вдруг понимаю, что это глупо. Скорее всего, их никто и не заметит. И даже если кто-то заметит, то не поймет, от кого они, потому что, когда они приедут, меня здесь уже не будет.
Боль сковывает грудь, и только когда я забираюсь на кровать к нане и прижимаюсь к ее теплой спине, дышать становится легче. Я засовываю одну ягоду в ее карман – надеюсь, уж она-то догадается, что это от меня.
Коллекционер
Тук-тук!
Я вздрагиваю и просыпаюсь так резко, словно падала с огромной высоты и вдруг остановилась.
Тук-тук-тук!
Кто-то стучит в дверь. Нана уже поднялась. Ее сторона постели успела остыть и теперь, пока ее нет, понемногу разглаживается. Дверь со скрипом открывается, и до меня доносится голос Бондока. Сердце замедляет бег.
– Тала, мы собираемся все уладить. Идем со мной.
– Что ты…
– Поторопись. Сестра Маргарита договорилась, что нас примут.
– Кто нас примет? Зачем?
– Чтобы во всем разобраться. Идем!
– Не могу оставить Ами.
– Я пойду с вами, – кричу я и, сунув ноги в сандалии, спешу к двери. Нана стоит на пороге перед Бондоком, ладонь которого лежит на ее щеке. Он торопливо опускает руку, хотя я видела все это раньше – ее ладонь на его щеке и его ладонь на ее, – когда они думали, что на них никто не смотрит.
Нана поворачивается ко мне.
– Я даже не знаю, куда мы идем и…
– Все объясню по пути. – Бондок отступает на пару шагов и протягивает руки. – Нам нужно быть там к девяти, а иначе он нас не примет.
– Он?
– Ну же, Тала! – Из тени за спиной брата появляется Капуно. – Пора, а то опоздаем.
Капуно – человек более рассудительный и благоразумный, и, похоже, именно его вмешательство решает вопрос. Нана повязывает на лицо тряпицу и берет свою палку, а я закрываю дверь и спешу следом, стараясь не отстать от остальных. Мы идем тем же, что и накануне, путем, тем же, что я шла ночью, – через поле, застроенное теперь новыми домами, к больнице. Скольжу взглядом по ступенькам, ищу оставленные ягоды, но их нет. Ни одной. Все исчезли. Нана снова требует у Бондока объяснить, в чем дело, и он отвечает, что у нас встреча с мистером Заморой, которому мы предъявили наше требование.
– Какое еще наше требование?
– Чтобы Ами осталась.
Нана сжимает мою руку и замедляет шаг. Идти все труднее, мы как будто бредем через грязь, и я уже почти тащу ее за собой.
– Не хочу его видеть.
– Понимаю, – мягко соглашается Капуно, – но попытаться ведь стоит, а?
Нана останавливается и глубоко, прерывисто вздыхает.