Ушаков понимал, что одному просто не под силу поднять этот огромный материал. Утешало лишь то, что вслед за ним сюда приедут ученые, они опишут не только природу и животный мир острова, но и верования, историю, запишут сказки и легенды эскимосов. И все же трудно было удержаться, чтобы не записать, пусть схематично и коротко, сведения о народной медицине, о шаманах, об удивительном мире Неведомых сил, который для эскимосов был миром вполне реальным, существовавшим на самом деле и даже влиявшим на повседневную жизнь, на здоровье людей, на обилие зверя в море и тундре.
Интересно, что врачевание не было привилегией только шамана. Лечением занимались практически все; с самого детства эскимосы знакомились с народной медициной. Об этом Ушакову поведала теща Павлова, старая Инкали.
У нее был редкостный «агат» — копыто горного барана, которым она пользовалась таким способом: нагрев немного на жирнике, она прикладывала его к больному месту.
— Не знаю, что это такое, — признался однажды Павлов, — но мне от этого копыта всегда становится легче.
Павлов успел к зиме соорудить пристройку к своей яранге и учил ребятишек чтению, письму и счету. Это была своеобразная школа, где не было ни учебников, ни классной доски, ни каких бы то ни было письменных принадлежностей.
На острове вообще ощущался недостаток бумаги, и для своих учеников изобретательный учитель сшил тетрадки из чайных оберток. Каждый карандаш он разрезал на три части. Вместо классной доски Павлов натянул на деревянный каркас хорошо высушенную старую моржовую кожу и писал на ней куском белой глины, добытой недалеко от мыса Уэринг.
Иногда в класс приходил Ушаков и садился в сторонке. Дети с удивлением посматривали на русского умилыка, которого они считали очень умным и очень образованным. А Ушаков таким образом пополнял свои знания эскимосского языка. Так, в классе он выучил числительные, названия цветовых оттенков и многих предметов.
Посидев в классе-пристройке, Ушаков шел в холодную часть яранги, где подолгу беседовал с Инкали.
Она была словоохотлива и немного говорила по-русски, а Ушаков хорошо понимал эскимосскую разговорную речь.
— Я свой агат, — рассказывала Инкали, — использую, когда болезнь не так тяжела: нарыв, внутренняя боль… А вот когда человек всерьез занедужит, тут уже требуется ныката…
— А что это такое? — спрашивал Ушаков.
— Ныката — это жертва, как бы выкуп богу за то, что он возвращает человеку здоровье, — обстоятельно отвечала Инкали. — Ныкатой может быть часть любого предмета, который принадлежит заболевшему: кусок байдары, вельбота или даже яранги. Эту вещь кладут на ночь вместе с больным. А наутро ныкату обвязывают чем-нибудь примечательным, лучше всего куском красной материи, чтобы ее издали было хорошо видно, и выносят наружу. Потом ее прикрепляют к яранге или стойкам, на которых лежит байдара. Когда больной выздоровеет, ныкату разбивают и выбрасывают…
— А если больной помрет? — спросил Ушаков.
Инкали пристально посмотрела на умилыка и горестно вздохнула.
— Если ныката не помогает, можно попробовать принести в жертву собаку. Но для этого сама собака должна дать согласие помочь хозяину.
— А как это узнают? — с любопытством спросил Ушаков.
— Очень просто, — ответила Инкали, — спрашивают ее словами.
— А как же она отвечает?
— Если она в ответ зевнет, значит, она отказывается или знает, что жертва будет напрасной, — пояснила Инкали. — Собаку приводят к больному, он кладет свою руку ей на голову. Тем временем женщина обмахивает утиным крылышком больного, сметая с него недуг на собаку. Затем прорезают ей ухо, продергивают в него красную тряпочку и привязывают жертву у входа в ярангу на все время болезни…
— А если человек все же умрет?
— Человека лечат не для того, чтобы он умирал, а чтобы выгнать из него недуг, — с достоинством ответила Инкали.
Когда они осенью путешествовали, Павлов рассказывал, как теща лечила его от воспаления легких. Сам он был в беспамятстве, не мог противиться такому лечению. А когда он выздоровел, анадырские власти уволили его, посчитав, что деятель просвещения, излеченный шаманским способом, не может быть учителем.
Беседы с Инкали были познавательными, и Ушаков благодарен ей за то, что она доверяла ему. После смерти Иерока ему не хватало человека, который мог говорить с ним так откровенно.
Кто же нынче был среди эскимосов островитян наиболее уважаемым и авторитетным лицом?