Несмотря на такое количество одежды, Ушаков не чувствовал себя неуклюжим. Вся меховая экипировка удивительно легка, почти невесома. И тепло от нее было не тяжелым и потным, а естественным и легким.
Когда Ушаков в таком виде показался на улице, отовсюду послышались возгласы одобрения. Апар едва сдерживал снаряженную собачью упряжку.
Собаки встретили нового каюра недоверчивым лаем, коренная даже оскалила клыки и сдержанно зарычала. Похоже, упряжка сразу же разглядела за привычным внешним облачением чужака и теперь показывала, что она отнюдь не собирается повиноваться ему.
Ушаков осмотрел нартовое снаряжение и догадался, что толстая палка с железным наконечником служит тормозом, а держаться лучше всего за срединную дугу. Он запоздало пожалел о том, что не удосужился заранее взять несколько уроков езды, но теперь было уже поздно. Апар ждал у нарты, а остальные эскимосы явно предвкушали забавное зрелище.
Ушаков взялся левой рукой за дугу, а правой резким движением выдернул железную палку-остол, освобождая нарту. Через секунду… он лежал распростертым на снегу, а упряжка, оглашая громким лаем окрестность, помчалась к берегу, оттуда повернула в тундру. Вдогонку ей бросилось несколько человек. Впереди бежал Апар, размахивая руками и посылая проклятия вслед убегающим собакам.
Зрелище было весьма печальным и позорным. И тут Ушаков еще раз оценил деликатность эскимосов. Никто из них не засмеялся, даже дети. Сконфуженно отряхиваясь, он поймал сочувственный взгляд Иерока и слабо улыбнулся ему.
— Все будет хорошо! — утешил его Иерок. — Собаки еще не привыкли к тебе, да и одичали за лето.
Старцев посоветовал:
— Вы сразу-то остол не вынимайте до конца, держите в снегу, не давайте нарте набирать скорость. Собак на быструю езду надолго не хватит. Побегают, побегают, потом спокойно поедут.
Отовсюду слышались советы, даже от тех, кто никогда в жизни не садился на нарту.
Тем временем собаки, оставшиеся без каюра, в конце концов запутались в упряжи и остановились. Апар догнал их и, прежде чем повернуть обратно в поселение, прошелся остолом по их спинам, приговаривая:
— Вы самые плохие собаки, которые когда-либо попадались мне! Если вы еще раз выкинете подобное, я вас буду бить до тех пор, пока не поймете, что русского умилыка надо слушаться больше, чем меня!
Ушаков издали с завистью смотрел, как Апар, небрежно, чуть бочком восседая на нарте, подъехал к толпе. Собаки шли ровно, повинуясь каждому возгласу каюра. Почему же у него не получилось?
На этот раз Апар не стал отпускать нарту, пока Ушаков не сел впереди. Так они и поехали вдвоем.
Собаки, еще не очухавшиеся от тяжелого остола, опасливо оглядывались, не скрывая своего презрительного отношения к одетому во все новое каюру.
Апар показал, как нужно управляться с остолом, чтобы тормозить или закреплять нарту. Сам остол был привязан так, что его даже при желании потерять невозможно.
— Чтобы повернуть собак направо, надо сказать: поть-поть…
Ушаков несколько раз повторил команду. Передовой пес, который должен был поворачивать всю упряжку, с недоумением оглянулся и только после того, как Апар своим голосом повторил приказание, нехотя изменил направление.
Несколько раз с помощью Апара Ушаков поворачивал упряжку, и всегда передовой пес оглядывался на него, словно говоря: «Ну что ты выдумываешь? Зачем нам делать круг?»
— Так, — с удовлетворением произнес Ушаков. — А теперь научимся поворачивать упряжку влево.
— Для этого, — с готовностью отозвался Апар, — надо произносить: кх-кх-кх…
Ушаков увидел, как вожак поднял уши и послушно развернул упряжку в нужном направлении.
Однако повторить самому этот непривычный звук оказалось не так-то просто. После первой же попытки Ушаков закашлялся, вызвав легкое замешательство среди собак. Пока он успокаивал потревоженное неудобным звуком горло, собаки поворачивали то вправо, то влево, демонстрируя свои способности. При этом Апар достигал желаемого без особого напряжения в голосе.
Наконец Ушаков снова решился извлечь нужный звук, чтобы повернуть собак влево. Никакого результата! Он беспомощно посмотрел на Апара.
— Ничего, — успокоил его каюр. — Попробуем вместе.
Таким образом вроде бы удалось убедить упряжку, что звук, издаваемый новым каюром, означает команду поворачивать влево. Передовая собака при этом понимающе посмотрела на Ушакова, словно говоря: «Хоть то, что ты произносишь, и мало похоже, но так и быть, буду повиноваться, раз того хочется моему настоящему каюру».